Там, за зорями. Пять лет спустя

— Ну што, Ніна, тваю «Рабінушку»? — обратилась баба Маня к своей родственнице и лучшей подруге.

— О не, ну яе к чорту, тую «Рабінушку»! — отмахнулась баба Нина. — Помніш, як за тую «Рабінушку» мяне мой гнаў дадому? — Помню. Тэта ж было ў мяне на юбілеі. Калі шэсцьдзесят мне было! Стась прасіў спець, а ты не хацела…

— Ага! Не ў голасе была! За тое і гнаў мяне дадому, а там па мордзе надаваў! Яшчэ сястрыца яго прыйшла заступіцца, дык як даў і ёй, што ляцела цераз парог!

— Тетя Нина! В жизни б не подумала, дядька Стась? — удивилась тетя Люда.

Она, как и все в деревне, знала Стася как спокойного улыбчивого хозяйственного мужика. И никогда бы не подумала, что он мог поднять руку на свою жену. Или что было меж ними не все так ладно, как казалось. Впрочем, пример их семьи еще раз доказывал избитую истину: «Чужая душа — потемки!».

И жизнь бабы Нины не была легкой. Как, впрочем, и каждой присутствующей тут старушки.

И у бабушки Златы она не была легкой. Дед не был подарком.

— О, Людка, я б табе магла багата чаго пераказаць пра дзядзь ку Стася, да не хочу ўжо! Хай ляжыць сабе… Бог з ім! Толька во цяпер не магу зразумець, і чаго я за яго пайшла замуж? У мяне ж столька кавалераў было! Толпамі бегалі, праходу не давалі, сцярэглі, калі дадому ішла, біліся за мяне. Я калі ўжо і замуж выйшла, у акно стукалі. Я з мужыком у краваці ляжу, а адзін стукае, кажа, выйдзі хоць на хвіліну!

— Баб Нина, так вы были нарасхват! — поддела пожилую женщину Злата.

— А то! А як мы пелі, як пелі! Манька, скажы, у нас у дзярэўні лепш чым дзе пелі! Як сабяруцца дзеўкі ды як пачнуць спяваць… У Маскалях чулі… У іх дзеўкі так не спявалі… А якія вячоркі ўстрайвалі! Як плясалі… Я, калі малая была, вельмі любіла наблюдаць з печы, як дзеўкі з хлопцамі пляшуць. У нас у бацькавай хаце часта моладзь сабіралася… I пелі, і танцавалі… Не, у нашу маладосць зусім усё інач было… Лепш…

— А нічога там харошага не было! — как-то горько махнула рукой баба Маня, обрывая воспоминания свояченицы. — Златуля, ну, пачынай, давай маю любимую: «Будзьце здаровы, жывіце багата!», а пасля «Марусю»!

— Златуля, и «Ой, то не вечер…», — попросил Юрий Владимирович, который любил эту песню и, захмелев, часто затягивал.

— И «Виновата ли я», — добавила тетя Люда. Злата улыбнулась и, на мгновение закрыв глаза, запела…

Глава 21

Отгремела первая майская гроза. Тучи разошлись, и в вечернем воздухе разлился неповторимый аромат свежести, приправленный запахом омытой травы и листвы, сырой земли и ландышей, нежное благоухание которых принес в деревню ветер. Сиреневые сумерки неторопливо обволакивали Горновку, дымка испарения плыла над землей. Где-то в зарослях заливался трелью соловей, а из леса ему откликалась кукушка. В сажалке за огородами пытались подать голос лягушки, мошки и комары вились в приоткрытом окне, слетаясь на свет. Звуки природы были единственным, что нарушало тишину этого вечера, и они казались волшебной музыкой. Проводив Аню с семьей в город, Елена Викторовна с сестрой мыли на кухне посуду, оставшуюся после сегодняшнего пикника в лесу, негромко переговариваясь и смеясь. Юрий Полянский и Колян уже давно отошли ко сну, наперебой сотрясая маленькую спаленку мерным храпом. Ирина Леонидовна вот уже около часа разговаривала по телефону в беседке, решая какие-то производственные вопросы. Маняша рисовала в своей комнате, прикрепив к миниатюрному мольберту, который несколько месяцев назад ей купила Злата, лист бумаги, на котором она изображала очередной портрет. Рядом, как обычно, пристроился кот, самый верный, преданный и терпеливый друг девочки. Злата, сидя на кровати, кормила Ульяшу, улыбаясь, наблюдала за тем, как жадно ребенок причмокивает и длинные темные реснички подрагивают на нежных щечках. Это вообще было совершенно удивительным: малышка была светленькой и золотистой, как сама Злата, а ресницы у нее были темными, почти черными, как у Витали.

Прижимая дочку к груди, девушка то и дело нежно и осторожно касалась кончиками пальцев щечки, ушка, волосиков и малюсеньких ручек дочки и, чувствуя, как слезы любви и нежности наворачиваются на глаза, все не могла наглядеться на это маленькое чудо.

Когда Ульяша, насытившись, задремала у груди, Злата осторожно переложила ее на кровать, натянула на головку вязаную шапочку, отделанную кружевом, как чепчик маленькой барышни из прошлого века, и завернула в плед. Потом потихоньку отнесла ребенка в коляску, которая стояла на улице у крыльца.