Через два часа школьный автобус привезет ее в Горновку, и в ранних зимних сумерках ее никто не встретит. Автобус уедет, а она останется одна… При мысли об этом тихий ужас овладел девушкой… Но поддаваться панике сейчас она не могла… Два часа, у нее было два часа, чтобы каким-то образом переместиться из Минска в Горновку и встретить дочку. Или устроить все так, чтобы ее встретил кто-то другой! Но кто? Как не вовремя уехала в санаторий Лешина бабушка…
Схватив рюкзак, девушка заметалась по комнате в поисках своего пальто. «Позвонить Ирине Леонидовне, отменить съемку, забрать Ульяну и домой… Нет, все равно ей не успеть! Мама на работе, папа на смене… Нет, звонить им она не станет. Аньке? Она потом не отстанет с вопросами…» — лихорадочно думала она.
— Злата, что-то случилось? — спросил Блотский, взяв ее за руку и остановив ее метания по комнате.
— Нет… Да… Мне нужно быть в Горновке через два часа! Все отменяется, Леша, и запись в том числе! Извини, но мне нужно уходить! — только и сказала она, даже не взглянув на него. В списке контактов она искала номер своего директора, собираясь звонить.
— Подожди, присядь, пожалуйста, и объясни, что произошло? Что случилось в Горновке? — Блотский говорил спокойно, но взгляд его, когда Злата все же подняла глаза, был внимателен и сосредоточен.
— Леш, времени нет, извини! — только и сказала она. Высвободив свою руку, она пошла к выходу и уже собралась было взяться за ручку, но, передумав, вернулась в комнату, бросила вещи на стол и, плюхнувшись в кресло, закрыла лицо руками, понимая, что нет у нее больше сил держаться, подстраиваться, что-то решать и предпринимать. Демарш Дороша, из-за которого в первую очередь страдала Маняша, переполнил и без того полную чашу терпения, надломив ее уверенность, забрав остатки сил.
Злата сидела, закрывая лицо руками, понимая, что она не может и не хочет так больше, нет у нее сил. И было лишь одно желание переложить ответственность за все на кого-то другого и свободно вздохнуть…
— Машку некому будет встретить в Горновке, когда автобус привезет ее из школы. Она приедет через два часа домой, а там никого! И бабушки твоей нет, и бабы Мани нет, и даже Маськов нет! Родители на работе… Я не знаю, что делать! Разве что арендовать самолет… Наверное, все же надо звонить Аньке, больше некому, или лучше Кате? Но опять же срывать людей с работы, озадачивать… При всем желании, даже если выехать сейчас, все равно не успеем… Надо позвонить в школу… Пусть ее оставят там, а я приеду и заберу ее оттуда, да, наверное, это единственный вариант… Или родители после работы съездят… Или… — беспрестанно говорила она, то ли ему рассказывала, то ли для себя самой искала решение.
— Постой, но баба Нина же дома? — перебил ее Блотский, присев перед ней на корточки и не сводя взгляда с ее лица.
— Да… — растерянно кивнула она.
— Давай позвоним ей, а потом Маняше. Пусть ее встретит у автобуса баба Нина и отведет к себе, а мы приедем и заберем ее! Ты ведь знаешь номер Кирилловны? Набирай ее, а я позвоню Ирине Леонидовне…
Леша встал и отвернулся от нее, но Злата успела заметить, каким замкнутым и отчужденным стало его лицо, как будто сделалось каменным…
— Ребят, извините, но на сегодня все, нам со Златой нужно срочно уехать. Непредвиденные обстоятельства… — сказал он, обращаясь к музыкантам.
— Ты ведь не станешь возражать, если я поеду с тобой? В таком состоянии тебе нельзя садиться за руль… — обернулся он к Полянской. Злата лишь покачала головой и стала набирать домашний номер бабы Нины, молясь только об одном, чтобы та оказалась дома.
Задумываться о том, что почувствовал Леша, узнав о случившемся, как к этому отнесся и уж тем более о том, что происходило в его душе, в разброде собственных чувств и эмоций Злата не могла. Просто не до этого было.
Но ей пришлось к этому вернуться, когда в машине, удобно устроившись рядом с детским автокреслом, в котором сидела Ульяша, мирно уснувшая сразу после того, как они выехали за черту города, Злата почувствовала, как напряжение постепенно отпускает ее.
Маняша приехала в деревню на школьном автобусе, была встречена бабой Ниной, которая ничего не имела против того, чтобы оставить девочку у себя на ночь, а завтра и в школу отправить. И сейчас, хорошо покушав, Маша читала Кирилловне. Злата была невероятно признательна старушке, но остаться в Минске не могла. Сейчас она была в таком состоянии…
Не до съемок ей было и уж тем более не до записи песни. Сердцем она рвалась в Горновку, душу снедало волнение, а еще чувство вины перед дочерью…
Молчание Леши красноречивее любых слов подтверждало эту вину. Она была виновата и перед ним, и перед Маняшей, и со стороны все выглядело так, как будто она просто бросила девочку и уехала в Минск. Ульяшу забрала, потому что младшая ведь родной была, кровинушкой, а старшая…
Злата была уверена, именно так подумал Леша, и чем дольше они ехали в этом молчании, нарушаемом лишь звуком работающей печки да царапанием колючих снежинок, разбивающихся о лобовое стекло, тем больше она уверялась в собственных невеселых мыслях.