Там, за зорями. Пять лет спустя

Терзаясь своими страхами и тревогами, Полянская все же не забывала о них, понимая, что, несмотря на ее собственные проблемы, она все равно должна помогать им. К тому же не в ее характере было уходить в себя. Никогда она этого не умела, да и не хотела. И пугалась этого, понимая, как страшно отгородиться от всего одиночеством, погрузившись в депрессию. И она шла провести вечер в компании старушек, иногда заходила и к Масько. Впрочем, те почти каждый день заглядывали к ней, особенно когда не было Блотского, и никогда не уходили с пустыми руками.

Навещала Злата и Максимовну, правда, не так часто, как остальных, и каждый раз как бы пересиливая себя. А когда оставалась дома, к ней приходила баба Валя, и ее невероятные истории, граничащие с фантазиями, часто заставляли девушку улыбаться.

Сегодня они неторопливо шли с Маняшей по тропинке вдоль заборов, пустыря, зарослей акации. Машка что-то говорила, Злата отвечала, улыбалась, крепко сжимая руку девочки, и поглядывала по сторонам. Было так тихо и безлюдно, что казалось, в деревне они одни. И если бы не светящиеся окна у Масько…

Хозяева дома, где они квартировались в последние годы, наконец-то подключили к дому электричество, чему Маськи были несказанно рады. Тут же каким-то образом они подключили телевизор, много лет стоявший у них, как думала Злата, для интерьера, а оказалось, он был рабочим. Толику и Алке, казалось, для счастья и не надо было больше ничего, вот только б еще и денег кто давал. А так… Работы на огородах Горновки закончились, грибов, ягод в лесу уже не было, и им снова было туго, а впереди зима…

Пройдя дом Масько, Злата перевела взгляд на ярко светившиеся окна Максимовны и вспомнила о вшивом квартиранте, которого она у себя приютила. Бомж, безработный, алкоголик, а Максимовне лишь бы мужик в доме был. Она говорила на деревне, будто он ей помогает, вот только чем, оставалось неясным. Девушка взглянула на голый чердак сарая, где гулял ветер. Сена там не наблюдалось совсем. Она перевела взгляд на тощую лошадку за огородами бабы Ариши.

Это была единственная лошадь, оставшаяся в Горновке, своеобразный раритет, так сказать, и вместе с тем она была совершенно бесполезна. Этому животному со сбившейся, выкачанной шерстью и страшно выпирающими ребрами было немного лет, но от постоянного недосмотра и недокорма оно едва волочило ноги. Летом, в жару, лошадь забывали напоить и перевязать на другое место, а к зиме снова не заготовили сено. Вот и паслась эта несчастная лошадка на пожухлой осенней траве, которая вряд ли могла ее накормить, и непонятно было, как до сих пор она жива и зачем ее вообще мучают.

Злата не раз задавала этот вопрос Максимовне, просто сил не было смотреть на то, как мучается бедное животное, но баба Ариша божилась, крестилась и заверяла девушку, что лошадь сыта. Ну, просто такая она тощая, что ж тут поделать, ведь и люди бывают худыми, но это не значит, что они все время голодные…

Баба Нина обрадовалась их приходу. Тут же поставила кипятить чайник, а Злата выставила на стол принесенную шарлотку, посыпанную сахарной пудрой, которая ей особенно удавалась. В конце лета и осенью она часто баловала родных и друзей этим кисло-сладким лакомством, и все в один голос утверждали: яблочный пирог — определенно ее фирменное блюдо.

Пока баба Нина делала чай, Маняша, удобно устроившись на табурете, усадила рядом свою любимую куклу и достала большую красочную книгу, намереваясь всем почитать. Конечно, еще до школы Злата научила дочку читать и накупила целую стопку всевозможных детских книг, которые девочка читала, причем делала это с особым удовольствием, чему Полянская в душе радовалась. Сегодня дочка собиралась похвастаться своими успехами бабе Нине.

— Добра, што ты не забываеш нас, Златуля, давядаешся! Як прыходзіць восень, а тады і зіма, хоць воўкам вый адна ў хаце. Няможна сядзець адной. I целявізар не спасае… Сцены так і давяць… Улетку хоць цямнея позна. На гародзе капаешся, да і так пакуль курам дасі, пакуль сабак накорміш… А цяпер во што? Рукі складзі і сядзі, як дурань… Удзень то к Мані зайду, то к Цімафееўне… Бачыла ты, Златуля, якога кватаранта Максімаўна прыняла сабе? Тэта ж здурэла мо баба на старасці гадоў ці што, не пайму. Як ён сюды прыблудзіў? Ванючы, не мыты, вошы поўзаюць па ім, страх! Я, як устрэціла яе ў калодца, ужо давала так давала, ды да яе ці даходзя… Садзіся, Златуля, к сталу і бяры чашкі, чайнік ужо закіпеў…

Баба Нина принесла чайник, налила кипятка в расставленные Златой чашки, достала ложки, сахарницу и коробочку с чаем. Присев к столу, старушка пододвинула к себе чашку, а потом, как будто что-то вспомнив, всплеснула руками, встала и вышла в другую комнату, а вернулась с плиткой шоколада. Машка, подняв глазки, тут же заулыбалась, будучи, как и все дети, сладкоежкой.

Злата чуть заметно погрозила дочке пальцем, строго следя за тем, чтобы она не переедала сладости. Машка тут же состроила в ответ просительную мордашку, и Полянская рассмеялась.

— Во, успомніла, унучка шакаладку прывозіла. Разварачывай, Златуля, Маша з чаем хай п’е!