Тамада

— Не береди ты мне сердце, оно и так вот-вот разорвется! — резко сказал Али. Он был подавлен всем, что произошло на собрании. Ведь кого избрали? Жамилят. Ту самую Жамилят, с которой он когда-то вместе в школу ходил, за одной партой сидел, эту пигалицу, которую когда-то защищал от своры мальчишек, возвращаясь вместе с ней из школы. Мальчишки яростно кричали ей вслед: «Гяурка!» И кидали в нее комья земли. А он, Али, загораживал ее собой, тоже бросал в мальчишек всем, что подвернется под руку.

— Успокойся, — глядя на понурившегося Али, с горечью сказала хозяйка. — Хоть немножко отдохнешь от колхозных дел.

Разговор их нарушили шаги на крыльце.

— Вижу, совсем грустно в этом доме, — сказал, входя, секретарь парткома Харун Джамботов, обвел взглядом комнату и, когда вышла хозяйка, уселся за стол, вытянув перед собой узловатые руки.

— Для тоя нет причин, — ответил Али.

Оба помолчали. Харун умел почувствовать настроение людей, сразу угадывал, у кого — горе, у кого — радость, знал, что порой и молчание ценнее длинного разговора; но, будучи человеком впечатлительным, порой сам заражался этим настроением. С мальчишеских лет он всегда спешил на помощь Али, когда у того что-нибудь не клеилось, когда его заедала тоска. Сегодняшнее поражение Али на собрании он посчитал и своим поражением. И ему сегодня было не по себе. Ясно представил состояние друга, с которым ладил всю жизнь, никогда не спорил. Нет! Всегда соглашался. С детства между ними сложились отношения, в которых Али играл заглавную роль. С годами Харуну все меньше и меньше нравилась эта роль. Но, как говорится, привычка — вторая натура. И в зрелые годы он почти беспрекословно выполнял все, о чем просил Али, в душе негодуя, что не может оказать должного отпора и настоять на своем.

— Скажи, неужели ты думал до конца жизни пробыть председателем? Рано или поздно это должно было случиться. И нечего воспринимать это как трагедию. Разве ты больше ни к чему не годен?

— А какая работа для меня тут найдется? У меня ведь учительское образование, а в школе я ни дня не работал, своих детишек нет, к чужим я тоже не знаю, с какого конца подходить. Какой из меня учитель? Все время на полях да на фермах.

— Если ты такой джигит, каким ты сам считаешь, да и я считал так же, возьми себе ферму и там испытай свою силу. Погляди со стороны, может, и увидишь, в чем твоя ошибка была, глядишь, кое-что и поймешь.

— Значит, ты тоже согласен?

— С чем?

— С решением собрания.

— Раз говорили — значит, верно. Что-то мы с тобой не доглядели. Ты — председатель, я — парторг. Пойми ты, не только в тебя летели камни, но и в меня. В меня-то еще и больше, потому что я должен был первым увидеть...

— О тебе мало наговорили дурных слов, я же слышал, все про меня да про меня, будто я один во всем виноват.

— Нет, в этом и моя вина. Шел у тебя на поводу.

— Ты раскаиваться сюда пришел?

— Нет, просто посоветовать. Не держи против людей камня за пазухой. И если ты джигит, докажи это, возьми какую-нибудь ферму...

— Ферму? С председателя на ферму? А что люди скажут?

— Насмешек боишься? Я так и знал. Но ведь если от души будешь работать, никто не усмехнется. А если и усмехнутся, так что ж из этого? Надоест им в конце концов зубы скалить.

— Как у тебя просто все.

— Просто? Ну, не скажи. Мне сейчас не проще, чем тебе. Меня ты слушать никогда не хотел. Все сам решал. Я и застыл, как деревянный конь на шахматной доске. Чего тебе ни скажу, ты делаешь как раз наоборот. Думаешь, мне не было обидно, когда я поставил на собрании вопрос о свиноферме, а ты категорически отрубил: не нужна нам такая ферма — и все тут.

— Ладно, сам во всем разберусь.

Харун вздохнул и поднялся.

— А чего разбираться? Что касается наших с тобой отношений, думаю, они такими же и останутся, но дальше плясать под твою дудку не буду. Хватит, сколько себя помню, всегда на поводу у тебя шел, ровно ишак. Скверно, что ты не терпишь никаких советов. Если дело говорят или правду в глаза, ты сразу на дыбы: ладно, мол, сам разберусь. Что ж, сиди и разбирайся сам. А поразмыслить тебе есть о чем. Я пойду, спокойной ночи.

— Теперь, конечно, появится много наставников.

— Они у тебя были. Добрые были наставники. Но их слова у тебя мимо ушей проскакивали.

Харун вышел, тщательно затворив за собой дверь, так что даже не скрипнула, словно боялся прервать мысли Али.