Был у них тогда… Однажды был пир такой… И в те годы был пир у них такой. А сидели на том пиру… На том сидели курты. Их Тамерлан из Герата. Когда якобы смута против него. И сыну гератского князя Пир-Магомету царевич Мираншах, балуясь, отрубил голову, а потом стал катать ногою по палатам, ровно сие не чело человечье, а простой шар для касла[71]. Курты, видя это, возмутились, и началась сеча, в коей всех куртов поубивали, но и те многих жизни лишили. А я пьяный! Это Мираншах потом сказал. А я, говорит, пьяный был. Истинно же, он из ума стал выходить. Тогда еще. И пьян, и дурен…
А еще аз, грешный, видел казнь жены Тамерлана. Ее звали Чолпан-Мульк. Он женился на ней. Когда из похода в Сеистан пришел. Тогда и женился. Нет, позже. Она неверна ему оказалась. Изменщица. Он уже после женился на ней. Женился после того, как Мираншах… голову Пир-Магомету. Да, это было после.
Та Чолпан-Мульк была красивая. Ее Тамерлан взял с собою в поход против Тохтамыша. Это уже другой был поход, когда пошли в Семиречье и в найманские степи… Красивая была Чолпан-Мульк, а ее в кипятке…
Глава 23. Похмелье не всегда бывает радостным, иногда оно чернее дегтя
– Почему ты боишься меня? Не бойся меня, урус. Не бойся живого, бойся мертвого!
Этот страшный голос Тамерлана разбудил мирзу Искендера среди ночи, да так взбудоражил, что бедный мирза вскочил на ноги, и тотчас страшная головная боль пронзила его мозг. В глазах вспыхнуло, да так, что чуть было не вывалились глаза из орбит. Некоторое время Искендер стоял, глубоко вдавив пальцы в глазные орбиты, приходил в себя, боясь шатнуться и упасть. Сердце стучало, но казалось, что кровь, которую оно посылало во все стороны тела, уклонялась от своих заданий и не добиралась до ног и рук – кисти и ступни были ледяные, как у трупа.
Отдышавшись, мирза оторвал пальцы от глаз и огляделся по сторонам. Он с трудом сообразил, что находится в комнате, отведенной для него во дворце Баги-Нау. В соседней комнате спала его жена Истадой и младенчик сын Малик. Во рту было сухо и смрадно, как в тех колодцах, которые осквернял Тамерлан, проходя по землям непокорных. Кувшин с холодной бузой стоял на маленьком столике. Напившись и почувствовав небольшой прилив сил, Искендер еще раз осмотрелся в своей комнате. Ему бросились в глаза чистые листы его тайной рукописи о Тамерлане, и холодная испарина мгновенно покрыла лоб.
– Боже мой! – прошептал он по-русски. – Неужели? Какой же я дурак!
Он попытался вспомнить, что происходило вчера после того, как он стал сильно пьянеть. Обрывки воспоминаний смутным и пыльным вихрем пронеслись мимо его мыслей. Чолпан-Мульк… Голова Пир-Мухаммеда, отрубленная Мираншахом… Канатоходец, сорвавшийся в клетку со львами и разорванный на куски… Падающие пьяные гости дастархана… На Китай! На Китай!.. Попугаи… Статуи греческих богов и героев… Сулейманбек…
Мучительно напрягаясь, мирза Искендер пытался вспомнить, не говорил ли он вчера лишнего мирзе Сулейманбеку, сидевшему подле него за дастарханом. Страшное чувство, что говорил, все чернее захватывало его. Он выпил еще одну пиалу бузы, но сердечная тяжесть лишь усилилась. Подойдя к своему письменному столу, любимый секретарь Тамерлана стал собирать в стопку чистые листы. Теперь он не мог определить, какие из них исписаны, а какие нет. Он помнил и то, как сдуру, спьяну стал вчера продолжать свою повесть о великом злодее и душегубе, но что именно ему удалось вчера сочинить, докуда продвинуться – этого он не припоминал.
Ага! Там, где он уже что-то написал волшебными чернилами, должны быть проставлены точки. Проставлены чернилами простыми. Ими он помечал, откуда начинать в следующий раз.
– Господи! Совсем уж я!.. – с облегчением вздохнул мирза, вспомнив, что исписанные страницы он к тому же помечал в углу, проколов бумагу иголкой. Теперь можно было отделить исписанные от неисписанных. А вот пометил ли он вчера, когда писал пьяный?
– Нет, надо изо всех сил стараться избегать этих дастарханов с обильным винопитием, – пробормотал он себе самому внушение на будущее.
Заглянув в комнату жены, мирза Искендер полюбовался, как сладко спят Истадой и Малик. Он отправился на свежий воздух, постоял под звездами, обдуваемый ласковым ветерком. Вроде бы стало легче, вроде бы… Предчувствие чего-то ужасного все надвигалось.
Выходя из дворца и возвращаясь в него, Искендер не мог миновать тот зал, в котором проходил вчерашний дастархан. Там теперь было уныло. С двух боков гигантскую скатерть уже сложили, но в одном углу еще сидели вокруг темника Борондоя несколько самых заядлых и крепких гуляк. Там и сям виднелись тела тех, кого не стали относить. Клетка посреди зала была пуста, льва и его гарем увели оттуда. Мирза Искендер содрогнулся от воспоминания о несчастном канатоходце.
– Эй, урус! Иди выпей с нами! – крикнул один юзбаши, сидящий рядом с Борондоем, но тотчас получил от Борондоя подзатыльник – так обращаться с любимым царским писарем нельзя!