Тамерлан (начало пути)

‑ Слышали! – Хаджи Барлас окидывает взглядом своих сторонников. – Он нас любит! Меня… тебя, Байан Сулдус… Тебя, Саллех сын Боролдоя… тебя… тебя… всех нас! Вы довольны? Вот что скажу на это: не быть миру, пока Абдаллах не покинет Мавераннахр! Я прав, господа? – вопрошает Хаджи Барлас. – Я прав, Байан Сулдус?

‑ Не быть миру! – отвечает тот.

‑ Наплевать на его любовь! – солидарен с Хаджи Барласом Саллех сын Боролдоя.

Тимур обескуражен, он не очень‑то надеялся на успех, но что бы миссия его завершилась – такое не могло присниться и в самом плохом сне. И все‑таки, несмотря на это, он старается держаться, как подобает представителю эмира.

‑ А сейчас, господа, позвольте мне поговорить с племянником наедине.

Хаджи Барлас берет под руку Тимура, и они удаляются под пристальными взглядами противников эмира Абдаллаха.

Вот они медленно шагают у городской стены.

‑ Надеюсь, ты убедился, что этот… как ты называешь, эмир…. Твой тесть… наш кум Абдаллах жалок и смешон.

Тимур молчит.

‑ У него нет ничего, кроме сладкоголосых птичек и твоей … тысячи… его поход в Хорезм – позор и только!...

Тимур молчит.

‑ Ты видел своими глазами, какие орлы с нами…

Перед глазами Тимура – панорама лиц – противников, с которыми он только – что встречался. Причем, при каждом упоминании «орла», Тимур старается восстановить в памяти его облик. Между тем Хаджи Барлас называет Байан Сулудса… второго… третьего…

‑ Один Саллех сын Боролдоя чего стоит! Настоящий воин! Убежден: он займет место отца!...

При упоминании Саллеха в памяти Тимура всплывает воспоминание: он, Тимур, с Чеку Барласом, протягивают сельскому кузнецу, до сих пор нам незнакомого, две стрелы. Тот, внимательно осмотрев, возвращает их со словами: да это моих рук изделия для… важного господина из Кеша… сына Боролдоя… Саллеха…

Вслед затем – другое воспоминание: при свете факелов предстает облик… убитой Жамбы!...

И это – голос Хаджи Барласа:

‑ Ты не ответил: с кем ты, мой племянник?

‑ Я служу эмиру Мавераннахра, дядя!

‑ А интересы барласевцев… нас, северян,… я… твои родичи? Или тебе дороги новые родичи?

‑ Я ответил, дядя.

‑ Значит, мы враги?

‑ Я ответил, дядя! – говорит тихо, но твердо Тимур. – Я поклялся эмиру. Я обязан держать слово, дядя, именно потому что я барласовец, дядя.

89

Базарная площадь Кеша кишит людьми. Чеку (в гражданском) с приятелем и мальчиком Хамидом медленно продираются сквозь толпы людей. Взрыв хохота где‑то неподалеку заставляет наших героев остановиться… Что это? Минуту – другую они буквально протискиваются вперед. И – вот! Перед ними на самодельной «сцене» самостийные «артисты» забавляют зевак кукольным представлением. И – каким!? Одна из кукол имеет большое сходство с эмиром Абдаллахом. И вся сценка, как сказали бы сейчас, антиэмировская. Суть сатиры кукольников – мягкость натуры эмира, любовь его к птичьему пению в ущерб государственным занятиям, ненужный поход в Хорезм, стремление перенести столицу в Самарканд – нечто, объединяющее все названное в единое. Словом, есть от чего веселиться зевакам базара… Чеку удивлен неприкрытой критике эмира… А вот, трое наших героев у другой толпы зевак, где некий мужчина – это напоминает современный Гайд‑парк и подобные тусовки – во всю расхваливают Хаджи Барласа.

‑ До каких пор мы барласовцы будем довольствоваться объедками южан. Пусть достойнейший из достойных Хаджи Барлас укажет нам путь к победе! – призывает мужчина. И его слова вызывают едва ли не всеобщее ликование.

А вот наши герои у следующей группы горлопанов. Разница в том, что здесь «поют» дифирамбы соратнику Хаджи Барласа – Байану Сулдусу. Здесь, судя по всему, собрались карнаусовцы…

А вот – разнузданная группа воинов, явно разомлевших от кумыса, но, возможно, и еще от чего‑то более горячительного (несмотря на мусульманское табу), терроризирует торговцев…

‑ Кто они? – спрашивает Чеку у прохожего.

‑ Это воины из тысячи Саллеха, – следует ответ.

У Чеку «отвисает челюсть»…

Приведенные выше эпизоды в сумме должны отразить политический реалий в Кеше, а значит и в Мавераннахре в целом…

90

Еще один эпизод из смутного времени: покои эмира Абдаллаха. Эмир Абдаллах и Тимур вдвоем, не считая, разумеется, стражу, застывшую у дверей.

‑ Мне кажется против меня восстало само небо, – говорит вконец расстроенный Абдаллах. Что хотят от меня ваш дядя Хаджи и… этот Байан! Что, мой сын?

‑ Их смутило ваше намерение…

‑ Сделать столицей великого Мавераннахра прекрасный Самарканд?

‑ Не только.

‑ Им нужна власть? Ха‑ха‑ха! – нервно, осушая великолепным платком влажные глаза, смеется Абдаллах. – Хорошо, я уступлю свое место, – показывает на трон. – Может это поможет им излечит мягкие места ниже спины, – ха‑ха‑ха! Да, простит им великодушный Аллах! За неблагодарность, за посеянные в сердцах мавераннахарцев семена смуты!... Но что нужно простодушным людям!7 Разве замучил их голод!? Мор!? А… это животное… монгол… дикарь… Туглук… Тимур – тебе приходилось слышать об этом человеке?

‑ Но он еще и хан – кому не известен хан монголов?

‑ Хан Туглук Тимур и во сне не расстается с мечтой о Мавераннахре.