- Разве в состоянии ваш дядя противостоять монголам? Ха-ха-ха! Кто Хаджи Барлас… в сравнении с Туглуком Тимуром! С дикарем!? Чудовищем!? Плахой для Мавераннахра!?
Воцаряется довольно продолжительная пауза, которую прерывает все тот же Абдаллах. На этот раз он говорит тихо и обречено:
- Я хотел построить – Аллах тому свидетель! – великий Мавераннахр! И многое для этого сделал…
Тимур невольно, как бы нехотя, изобразил на лице нечто солидаризирующее с эмиром.
Абдаллах между тем продолжал:
- Но,… мой сын, я устал, устал, устал! Я решил… я решил покинуть… Кеш…
Долгая пауза и только чуточку метнувшиеся из стороны в сторону глаза стражника, да, как бы в насмешку, раздавшееся пение перепелки, говорили о том, что в покоях эмира отнюдь не остановилась жизнь.
Но вот Тимур отвечает, при этом чеканя каждое слово:
- Любое ваше решение я приму как сын и слуга.
На глаза Абдаллах наворачиваются слезы – он шепчет, как обыкновенный человек, обремененный житейскими нескладухами:
- …Я ненадолго… я вернусь…
Они медленно следуют по знакомому висячему саду и Абдаллах продолжает свою грустную речь:
- Мое убежище… мой сад… мои певуньи…
Абдаллах подходит к одной из клеток, достает испуганную птаху – молвит:
- Нет, нет, я тебя не собираюсь оставлять… мы покинем Кеш вместе…
А вот еще эпизод из смутного времени.
Толпы горожан перед дворцом эмира. Всеобщее ликование. Незнакомый старичок, опираясь на посох, спрашивает:
- Что здесь происходит, молодые люди?
- Эмир Абдаллах бежал – вот что, отец!
- Что? – старичок прикладывает ладонь к уху.
- Абдаллах бежал! – кричит один из «молодых людей», поняв, что со слухом у старичка обстоит не лучшим образом.
- Как бежал!? Почему!?
- Потому – что жить хочется, вот и бежал, дедушка!
- Почему люди радуются сынок?
- Почему? Почему? А вот почему, старый, — говорит другой молодой человек, взяв в охапку маленького иссохшего старичка и поставив его на стоявшую рядом телегу. – Смотри и порадуйся с нами!
Мимо торжественно, приветствуя людей, едут со своими соратниками Хаджи Барлас, Байан Сулдус.
- Едет наш Хаджи, отец, — забыв о старичке, кричит первый. – Абдаллаха на плаху!
- На плаху! На плаху! – слышатся душераздирающие там и сям выкрики…
В толпе на фоне проезда мятежников обмениваются репликами двое горожан:
- Слышали, Хаджи Барлас лишил своего племянника его тысячи?
- Тимура сына Торгая?
- Вы не ослышались – именно Тимура сына Торгая.
- Но тысяча не мешок с бобами – что он сделал с этой тысячей – не мог же он ее скушать?
- Он передал ее…
- И кому досталась тысяча племянника?
В свите главарей мятежа узнать Саллеха нетрудно: у него красиво подстриженная бородка, красивое одеяние – щеголь и только!
А вот ему. Узнаете! – указывают на Саллеха, лицо которого излучает неприкрытую радость.
- Сыну Боролдоя? Саллеху!?
- Что будет с Тимуром!?
- Это известно одному Аллаху!
Тот же вопрос адресован… Чеку… мальчиком Хамидом. Чеку, секунду – другую поразмышляв, со словами «сейчас узнаем» поднимается, подходит к Тимуру, но тот, определив вопрос Чеку, произносит:
- Мы уходим, мой дорогой друг… но сначала…
Чеку озадачен:
- Куда? Зачем?
- Сначала… вот что? – Тимур протягивает Чеку стрелы.
- Что это!?
- Ты еще не обмозговал?
- Стрелы Саллеха!
Тимур молчит. Обмениваются красноречивыми взглядами.
- Кажется, понимаю…
- Кажется или понимаешь?
- Понятно, Тимур!
- Сколько нас?
Чеку чуточку задумался.
- Сардар, Зайнудин… Ты знаешь, я стою сотни, — не удержался – похвастал Чеку.
На лице Тимура промелькнуло нечто, смахивающие на улыбку.
- Мне нужны две сотни – где взять остальные…
- Наскребем, если понадобится и тысячу, Тимур!
- Две сотни – не больше, — говорит Тимур. — Но и не меньше.
- А как быть с братьями Саллеха… с Юсуфом… Каримом?
Тимур отвернулся к окну: там за окном виден кусок городского пейзажа с вороньем в небе, летящего в предзакате к теплу.
- Я пойду, Тимур!
- Это… — Тимур останавливает Чеку, показывает на его колчан.
- Ах, да, — спохватился Чеку, вернул Тимуру стрелы, которые машинально вложил в свой колчан.
Тимур положил их на место, снова отвернулся к окну, к кровавому закату.
Чеку застает мальчика Хамида за занятием по стрельбе из лука. Мальчик, пыжась, надув щеки, натягивает тетиву. Но вот – выстрел – стрела вонзается чуточку в стороне от цели. Чеку останавливается у порога, секунду – другую наблюдая за действиями мальчика Хамида.
- Плохо, — дает он сходу оценку выстрелу. – С таким умением нам быть не воинами, а держаться за маменькины сиськи! – и уже собираясь выйти, спохватывается: — Ты спрашивал о Тимуре. Что будет делать? Без тысячи? Так вот запомни. Наш доблестный Тимур… собирает… караван… э-э-э… в далекий Багдад…
- В Багдад!?
- Да, в Багдад.
- Зачем?
- Зачем – зачем? За… финиками… Понятно? Но об этом – никому. Ни слова!
Мальчик Хамид молча, по-взрослому понимающе, кивает головой.
Саллех с немногочисленной свитой из таких же как и он, в нарядных одеяниях и веселых людей, шумно возвращается в город из загородной прогулки. Саллех подзывает брата Юсуфа и громко, явно с расчетом на слух всей свиты, дает указание: