Тамтамы до сих пор звучат

«Приветствуем тех, кто приходит с добрыми намерениями», — гласит старинная пословица, которая, собственно, принадлежит Иоанну Крестителю, покровителю крепости. С ее могучих стен и башен еще по сей день смотрят дула старинных пушек. До 1961 года крепость подчинялась португальскому губернатору. Форт, вход в который закрывают железные ворота, сожжен. Его подожгла не конница и не черные солдаты дагомейского короля когда-то, в далеком прошлом, и не конкурирующие между собой пираты. Крепость, как рассказал нам один местный житель, сожгли ее владельцы. Это последний оплот европейцев на дагомейской земле. Он продолжал оставаться им даже после провозглашения независимости Дагомеи. Были сброшены гербы с французских зданий в Котону и Порто-Ново, а флаг Португалии все еще развевался над средневековыми пушками форта в Виде. Велись сложные переговоры о том, чтобы сохранить крепость как исторический памятник. Дагомейская республика, суверенное и независимое государство, не хотела, однако, чтобы на ее территории оставались колонизаторы, которые в те дни проявляли себя с определенных позиций в Анголе и Мозамбике[16]. Португальцам предложили мирно разрешить спорный вопрос: лишить ли форт прав экстерриториальности, которым он пользовался в течение столетий французского владычества, или объявить его португальским консульством. Позиция дагомейцев была весьма либеральной. Этому способствовало еще и то обстоятельство, что средневековая крепость в Виде в XX столетии стала объектом туризма. Им могло оставаться и португальское консульство, окруженное белыми стенами и охраняемое средневековыми пушками крупного калибра. Экстерриториальность олицетворяют до Сего дня белые столбы с португальскими гербами, стоящие в тридцати шагах от стен крепости. Но у португальцев не хватило чувства юмора. Они не вняли словам Иоанна Крестителя, высеченными на стене форта, и ушли не с добрыми намерениями. Комендант крепости, капитан, отдал приказ поджечь ее изнутри и, совершив этот варварский поступок, исчез. Когда я был в Виде, крепость приводили в порядок, восстанавливали обгорелые строения и чистили сад. Рабочие, увидев меня около ворот, пригласили в сад и с большой охотой провели в крепость. Через несколько минут я уже шел по городку, где еще так недавно властвовала история. Мой проводник позванивал огромными ключами. От него я узнал, что в крепости работают заключенные, отбывающие наказания за небольшие преступления. Рано утром начальник охраны приводит их в крепость, запирает там на день, а на ночь опять уводит. Уходя, я вручил заключенным несколько монет и слышал, как один из них покорно закрывал за мной решетчатые ворота. Пораженный их сознательностью, я обратился за разъяснением к своему знакомому.

— Начальник стражи не имеет своего ключа, — сказал он, — и не может даже проверить их работу. Кроме того, они хранят в башне свои вещи, а тут полным-полно бродит всяких подозрительных личностей…

Когда я покидал форт, огороженный столбами с португальскими гербами, то увидел, как заключенный, сидя верхом на средневековой пушке в угловом бастионе крепости, машет мне рукой на прощание. Я осторожно обошел группу малышей, играющих в прятки между камнями, около которых прощались, уходя в рабство, еще их прадеды, и молча пошел дальше.

Жизнь среди обломков прошлого, прокладывающая себе дорогу в новой Виде, оставила два символа, как бы две веры.

Веру дедов и прадедов олицетворяет легендарный змеиный фетиш одного из самых популярных мест Южной Дагомеи. Анимизм фону и других племен эве, к территории которых относится и Вида, до сего дня все еще остается загадкой. Каждый африканец, мужчина или женщина, имел раньше свое собственное божество — фетиш, какое-нибудь растение или животное.

Символ новой веры — веры отцов, привезенный сюда из Европы, — современный собор в Виде 1907 года постройки. Как и большинство костелов этого периода, он не отличается чрезмерно строгими формами какого-либо определенного стиля, хотя своей внушительной внешностью и довлеет над окружающими строениями. Символ старой веры, разместившийся как раз напротив, почти не виден на его фоне.

В городе довольно много построек позднего колониального периода. Главное здание — ратуша. Собор, ратуша, так же как и ультрасовременное здание, в витринах которого выставлено несколько запыленных фотографий, — все это возвращало нас на другой континент и к другим временам.

Ту настоящую жизнь города, которую напрасно искал бы турист в унылом, запыленном культурном центре, можно увидеть совсем в другом месте. Вы идете по улице и случайно обращаете свое внимание на полуразвалившийся романтический дом в бразильско-португальском стиле. Радуясь открытию, вы уже готовитесь нажать спуск фотоаппарата, как за спиной раздается таинственный голос:

— Фотографировать нельзя, господин, это наш дом!