Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят шесть секунд. Электрокардиограф превратился в сейсмограф в момент извержения вулкана. Через мгновение я понял, что, если мы ничего не сделаем, Жан Брессон сейчас умрет. Загорелись лампы аварийной сигнализации. Взвыли аппараты. Но его электронная система уже сработала и резкий электроудар сотряс все тело. Он подскочил еще раз. Затем все вернулось в норму. Электроэнцефалограмма успокоилась. Предупредительные сигналы погасли. Аппаратура повела себя смирно.
Брессон спасен. Мы вернули его к живым. Он был словно подвешенный в воздухе человек, а мы смогли подтянуть его обратно, на твердый и прочный утес. Повезло, альпинистская страховка, его эктоплазменная пуповина, выдержала.
Он прошел через стену смерти.
Мы опасливо приблизились.
– Получилось! – принялся горланить позади нас человек от RTV1. Он, должно быть, воспользовался ожиданием, чтобы в уме отрепетировать свой репортаж. «В первом эксклюзиве по телеканалу, который можно смотреть хоть целый день, вы оказались свидетелями взлета и посадки первого танатонавта, пересекшего Мох 1. В прямой трансляции вы присутствовали при историческом моменте, о котором Жан Брессон после своего пробуждения поведет сенсационный рассказ».
Пульс – нормальный. Нервная деятельность – почти нормальная. Температура – нормальная. Электрическая деятельность – нормальная.
Жан Брессон открыл один глаз, затем второй.
Ничто в его лице не отражало того нормального состояния, о котором свидетельствовали экраны. Куда подевалось легендарное хладнокровие этого каскадера? Ноздри вздрагивают, лоб залит потом, лицо не выражает ничего, кроме ужаса. Резким движением он расстегнул ремень и по очереди осмотрел нас, как совершенно незнакомых людей.
Первым пришел в себя Рауль:
– Порядок?
Брессона колотила дрожь. Какой уж тут порядок…
– Я прошел через Мох 1…
Зал разразился аплодисментами, которые быстро стали смолкать при виде перепуганного человека.
– Я прошел Мох 1… – повторил он. – Но что я там видел… это… это жутко!
Уже никаких оваций. Одна только тишина. Жан растолкал нас, чтобы пробраться ближе к микрофону. Ухватившись за него, он простонал:
– Нельзя… нельзя, нельзя умирать. Там, после первой стены… там зло. Вы не поверите, какое это зло. Я прошу вас, я всех прошу вас, пожалуйста, никогда не умирайте!
Нет смысла лишний раз подчеркивать, что этот странный «успех» заморозил всю нашу танатонавтическую деятельность.
Жан, до сих пор галлюцинировавший страшными видениями, объяснял журналистам, что позади первой стены находится зона чистого ужаса. Страна тотального зла.
– Это ад? – спросил один из журналистов.
– Нет, ад, должно быть, более привлекателен, – ответил тот с цинизмом отчаявшегося.
Президент Люсиндер, как и планировалось, организовал небольшой праздник, чтобы вручить Жану его приз в 500 000 франков и Кубок, но танатонавт на него не пришел.
В своих интервью Жан во всем обвинял нас. Он окрестил нашу группу «буревестниками горя». Говорил, что надо прекратить разведку континента мертвых, что мы зашли слишком далеко. И советовал всем никогда не умирать.
Сама мысль, что когда-то придется туда вернуться, приводила его в содрогание.
– Я знаю, что такое смерть, и ничто не пугает меня так, как предстоящая с ней встреча. Ах, если бы только я мог ее избежать!..
Он заперся в небольшом доме, который превратил в настоящий бункер. Он не хотел больше ни с кем видеться.
Жан стал постоянно носить бронежилет. Два раза в неделю он по случайно выбранному расписанию ходил к врачу. Отрекся от женщин, чтобы избежать риска венерических заболеваний. Так как смертельные исходы в ДТП были многочисленны, он бросил свою машину где-то на пустыре. И, страшась гибели в авиакатастрофе, полностью отказался от конференций за границей.