Амандина обняла Брессона. Внезапно с моих глаз спали все шоры. Амандина любила танатонавтов, только танатонавтов и никого, кроме танатонавтов. Индивидуальность Феликса Кербоза или Жана Брессона как таковая ее не интересовала. Страсть у нее вызывал лишь их образ разведчика смерти. Пока я сам не стану танатонавтом, она никогда не будет смотреть на меня такими глазами. У нее со смертью имелся свой собственный счет, и любовь она приберегала только для этих мужественных ратоборцев.
Ободренный ласковым прикосновением Амандины, каскадер объявил:
– Завтра я дойду до «комы плюс двадцать минут».
– Только если достаточно веришь в себя… – внес поправку Рауль.
Британский журнал поместил еще одну карикатуру. Оба птенца по-прежнему возились в зубах крокодила. «А что со мной будет, если я поглубже зайду ему в глотку?» – спросила птичка Жан. «Реинкарнация», – ответила птичка Билл. «Ну уж нет, он меня заглотит и превратит в большую каку. – Правильно, Жан. Это и есть реинкарнация!»
Рисунок навел меня на одну мысль. Совершенно не обязательно, чтобы дуэль была фатальной.
– С какой стати заниматься смертельной гонкой? Если Грэхем такой сообразительный, судя по тем средствам, что он использует, нам остается его только сюда пригласить. Разве президент Люсиндер не хотел, чтобы мы принимали у себя зарубежных танатонавтов для обмена опытом?
Лицо Рауля прояснилось:
– Превосходная идея, Мишель!
Тем же вечером Жан вместо меня проводил Амандину. Одиноко сидя в своей квартире, я изо всех сил пытался на компьютере разработать новую химическую формулу «ракетоносителя».
Все мы догадывались, что англичане вот-вот оставят нас с носом. И действительно, на следующий день мы узнали, что Билл Грэхем пробил Мох 1.
Согласно утренним газетам, этот подвиг он совершил ночью, в тот самый момент, когда мы планировали пригласить его на свой танатодром. Да только дело в том, что он не сумел вовремя затормозить. Мох 1 его заглотил.
«В ту эпоху, когда все животные еще были людьми, однажды один зайчонок оплакивал смерть свой матери.
Луна спустилась на землю, чтобы его утешить: „Не расстраивайся, твоя мать вернется. Смотри, даже я сама – я то показываюсь, то исчезаю. Все думают, что я умерла, но я всегда появляюсь вновь. То же самое будет и с твоей матерью“.
Зайчонок ей не поверил. Он даже принялся бороться с луной, чтобы она оставила его плакать в свое удовольствие. Он оцарапал ее так сильно, что у нее до сих пор на лице шрам. Луна разозлилась и рассекла зайчика пополам: „Раз он такой и мне не верит, то он не появится вновь, как я, а останется мертвым“.
Поскольку зайчонок, по сути дела, был в ту пору человеком, луна превратила его в животное, которое всего боится и за которым все охотятся. Но нельзя есть определенное место в тушке зайца, потому что этот кусочек был когда-то человеком».
С исчезновением Билла Грэхема мы по-прежнему оставались впереди всего мира в танатонавтике. Но за нами уже шли другие группы, готовые догнать и, быть может, перегнать.
Жан Брессон выбивался из сил на первой стене. Пока то, что находилось за
Лондонский журнал продолжал представлять разведчиков смерти в образе птичек, клюющих челюсть зевающего крокодила. «Поближе ко мне, малыши, я всегда голоден», – гласила подпись под третьим рисунком, где на разверстой пасти рептилии кровь и перья означали, надо думать, несчастного Билла.
При всем при этом Жан Брессон не потерял своего хладнокровия. Как и Рауль, он верил, что понемногу мы сможем выщипать коматозную стену.
В целях рекламы или желая подбодрить науку, президент Люсиндер учредил приз: «Кубок Мох 1» и 500 000 франков тому чемпиону, который первым сможет пройти через этот барьер и вернуться невредимым, чтобы поведать о своем путешествии.
Родился стимул.
Пробил час «спортсменов от танатонавтики». Это были молодые люди, убежденные в бессилии и бесполезности официальных танатодромов с их чрезмерными ограничениями. Спортсмены предлагали стартовать и возвращаться, как сами считали нужным. В конце концов, после появления вознаграждения в виде Кубка, танатонавтика сейчас стала напоминать прыжки с шестом или бег с препятствиями. Мы вышли на этап, который я называю «гимнастической фазой».