Танатос

– Да мне, в общем-то, все равно, – единственное, что смог сразу придумать Алтухов. – У меня дома то же самое. Я давно привык. И ты плюнь.

– Нет, – Нина опустила голову. – Если тебе все равно, значит ты поверил, – дрожащим голосом сказала она.

– Ну с чего ты взяла? – начал оправдываться Алтухов. – Я же знаю, что такое коммуналка. Сам живу в такой же. В коммуналке ничему верить нельзя. ’очешь, я выйду и скажу ей что-нибудь такое… – Алтухов закатил глаза, – что у нее…

– Нет, не надо, – перебила его Нина.

– Я, кстати, запросто могу ее убить, – неожиданно сказал Алтухов.

– Терять мне нечего…

– Перестань, – резко оборвала его Нина.

– А вобще-то, пусть живет, – продолжал Алтухов. – Она свое и так имеет. Вот мы сейчас будем с тобой спокойненько чай пить… я надеюсь, – пояснил Алтухов, – а она там радуется. А радость от подлости, это та же бесноватость. Лучше уж плакать, чем так радоваться – полезнее. Так что, иди, ставь чайник.

Слова Алтухова подействовали на Нину благотворно – она даже повеселела. Алтухов угадал, попал в самую точку, и Нина была ему благодарна за это простое разъяснение.

Нина заставила Алтухова раздеться, выдала почти новые тапочки, взяла чайник, который стоял на столе, и решительно вышла из комнаты.

Комната Нины была обычной и вполне уютной. Такие жилища создаются годами, неимоверными усилиями, и все же видно было, что деньги на этот уют выкраивались из очень маленькой зарплаты.

Пока Нина ставила чайник, Алтухов осмотрел комнату, а когда она bnxk`, он сказал:

– Почему-то все у нас живут одинаково. Я за всю жизнь не меньше двух сотен квартир видел. У всех одно и то же.

Алтухов посмотрел на Нину и пожалел о сказанном – она обиделась.

Комната для Нины была алтарем, на который она положила все свое умение и старание. Много лет она отдавала своему жилищу все, что могла. Она создавала свой дом с неторопливостью и упорством природы, как слабая вода тысячелетиями обтачивает гальку, или как бестелесный ветер выгрызает из горных монолитов свои фантастические дворцы.

– По тебе не скажешь, что ты живешь лучше, – ответила Нина.

– А я и не говорю, что лучше, – обрадовался Алтухов. – У меня вообще из мебели только диван и шкаф. Даже стульев нет. Друзья по пьянке поломали.

– Алкоголик, значит? – спросила Нина, и в голосе ее Алтухов уловил и давнюю обиду, и отвращение.

– Да, – безо всякой бравады ответил Алтухов. – Как-то так получилось. Жил, жил, а потом запил.

– Да вы все живете, живете, а потом запиваете, – сказала Нина. – Все-то вам не так, все чего-то не хватает.

– Я извиняюсь, – ответил Алтухов, – но можно подумать, что вам всего хватает. Ты-то ведь тоже в метро пришла не на поезде покататься.

Нина посмотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами, затем отвернулась и вышла из комнаты.

"На кой леший я это сказал", – подумал Алтухов. Его сейчас волновало даже не то, что Нине невыносимо больно вспоминать о своей неудачной попытке самоубийства. Он боялся, что его выгонят на улицу, боялся снова остаться один на один с самим собой. И хотя он давно понял, что Нина – простая баба, и как собеседник равна фонарному столбу, она интересовала его, притягивала тем, что так же, как и он побывала ТАМ, за чертой, и так же по воле случая вернулась назад.

О многом Алтухов собирался спросить у Нины. Он ощущал сейчас непреодолимую потребность говорить, говорить, говорить. Его словно прорвало. Слова сами просились наружу, и Алтухов едва дождался возвращения Нины.

– Ты замужем была? – спросил он, когда Нина вернулась в комнату с чайником в руке.

– Была, – медленно ответила она и принялась собирать на стол.

– Разошлись? – спросил Алтухов.

– Разошлись, – сказала Нина. Алтухов хотел было спросить, почему, но Нина ответила сама. – Он о жизни любил порассуждать, а жизнито никакой и не было. Одни его рассуждения по пьянке.

– Да, да, – покачал головой Алтухов, – рассуждения о жизни и жизнь – разные вещи.

– Садись чай пить, – сказала Нина, – водки у меня нет.

– Ну нет и не надо, – ответил Алтухов и сел за стол. – Я, в общемто, водку и не люблю и не любил никогда. Как-то так случалось – тоска заела. Живем мы как-то все скучно. Я понимаю, жизнь – штука бессмысленная, но мы уж очень скучно живем. Дни какие-то все одинаковые. – Алтухов принял от Нины чашку с чаем и бросил туда сахар. – Вот я прожил больше сорока лет, а вспомнить могу nr силы десять дней. Даже не дней, скорее, минут, мгновений.

Остальное – серые будни. Наверное, это неправильно. Живем от даты и до даты. От получки до аванса. От встречи до встречи. А между ними – мусор житейский. Проживаем его как можем. Я вот всю жизнь мечтал поездить по миру, а был только один раз в Одессе и два раза в Пензе. Представляешь?

– Представляю, – усмехнулась Нина. – Мне бы твои заботы.

– А, – махнул рукой Алтухов, – с моими заботами тебя давно бы уже не было на этом свете. Ты, извини, но вот ты, много видела в этой жизни?

– Отстань, – сказала Нина, – болтаешь и болтай, а меня не трогай.

– Вот-вот, – сказал Алтухов. – Будешь помирать и вспомнить нечего будет.

– Тебя вспомню, – ответила Нина, и Алтухов расхохотался: