Танатос

– Меня! Меня уже нет, голубушка. Я помер. – Алтухов давно позабыл о чае. В глазах у него снова появился безумный огонек, и он скороговоркой зашептал, будто самому себе: – Интересно, почему человек так цепляется за жизнь? Медом здесь, что ли, намазано? В тюрьме, на дыбе… где угодно.

– Ждут люди, может, получше станет, – ответила Нина.

– Как же, станет, – с тоской ответил Алтухов. – Бунин когда-то написал в своем дневнике: "Как же человек несчастен". Но живут же. Знают, что лучше не станет, а все равно… Инстинкт самосохранения. – Алтухов посмотрел на Нину и внезапно оживился.

– Ну, если только в этом дело, инстинкт-то и перешагнуть можно.

Понимаешь? Тебя и меня удерживает здесь только инстинкт самосохранения. Все. Природа это в нас положила и никакой мистики. А у нас с тобой он уже сла-абенький.

– Кто? – накладывая в розетки варенье, не поняла Нина.

– Инстинкт, – тихо проговорил Алтухов. – Слушай, а давай вместе.

Все равно тебе уже не жить. Смерть-то – она как наркотик.

Попробовал – еще хочется. Это только в начале страшно, а потом с радостью и трепетом. Вон у тебя глаза-то какие пустые. Их уже ничем не наполнишь. Ты ведь тоже мертвая.

– Перестань! – закричала Нина и так ударила чашкой по блюдцу, что почти весь чай выплеснулся на скатерть. – Нет, ты совсем больной. Ты только послушай, что говоришь, что ты несешь…

– Ну, несу, – совершенно спокойно ответил Алтухов. – Может и больной, а зачем ты на больного кричишь? Я же не кричу на тебя, хотя ты и здоровая.

Эти слова привели Нину в такое изумление, что она обхватила голову руками и забормотала:

– Боже мой, Боже мой! Послал мне Господь спасителя. Неужели на Земле нормальных людей не осталось?

– А какая тебе разница, кто тебя спас? – тихо спросил Алтухов. – Я, собственно, могу и уйти. – Алтухов встал и отошел от стола, но потом вернулся и быстро выпил свой чай. – Спасибо за чай, – поблагодарил он, но не тронулся с места. Алтухов переминался с ноги на ногу, смотрел на Нину и чего-то ждал.

– Оставайся, – наконец сказала Нина. – Прости меня ради Бога.

Именно после этих слов Алтухов решительно заявил, что уходит. Он даже надел пальто и принялся обуваться.

– Да оставайся же, – повторила Нина.

Затем она подошла к Алтухову, сняла с него пальто и заставила разуться.

Раздеваясь, Алтухов говорил:

– Ну, зачем это? Я, в общем-то и не собирался пользоваться твоим положением. – Он говорил, а Нина повесила пальто, силой подтащила его к дивану и усадила.

– Сиди, – сказала она, удерживая Алтухова за плечи. – Ты и не пользуешься ни чем. Сиди, я прошу тебя.

Алтухов сопротивлялся, но вяло. И чем дальше, тем слабее. У него отлегло от сердца. Одевшись, он уже представил себе, как выходит на улицу и идет к себе домой. От этой мысли ему сделалось тошно, но сейчас все встало на свои места, и Алтухов даже повеселел. А Нина, наоборот, вдруг опять расплакалась, прижала его голову к своему животу и тонким голосом запричитала:

– Спасибо. Спасибо, что спас. Это я так… это я дура… сумасшедшая. Боже мой… я же смерть пережила… Больше не хочу… Спасибо тебе. Я жить хочу. Пусть одна. Пусть как угодно, только жить. Ой, какая смерть страшная. Я же видела ее, видела.

Алтухов притих и слушал ее причитания, а Нина села рядом с ним, уткнулась ему лицом в плечо и зашептала:

– Знаешь, я теперь не смогу в метро ездить. Как вспомню… страшно подходить к краю платформы. Я сейчас представила, как меня… Мне кажется, если я буду стоять на платформе, кто-нибудь обязательно толкнет, и я упаду на рельсы. Я прямо вижу это.

– Ну-ну-ну, – принялся успокаивать ее Алтухов. – Что ты ерунду болтаешь? Кто тебя толкнет?

– Не уходи от меня, – пискнула Нина. – Давай жить вместе. Не хочешь – не работай. Будем жить на мою зарплату.

Алтухов не сразу и сообразил, о чем речь, а когда до него дошел смысл, он удивленно сказал:

– Ты думаешь, что ты говоришь? Я буду сидеть в этой конуре целыми днями и ждать когда ты принесешь поесть?

– Сиди, сиди, – откликнулась Нина.

– Я же не животное: не кошка, не собака и даже не попугайчик, – ответил Алтухов, и после некоторой паузы добавил: – А работать я больше не могу. Противно. Скучно.

Нина подняла зареванное лицо, обняла Алтухова и снова заплакала.

– Бедненький, – шептала она. – Я тебя вылечу. Вылечу. Ты же спас меня, теперь я тебя спасу.

– Это не лечится, – ответил Алтухов. Ему уже давно надоело слушать причитания этой малознакомой женщины. Более того, она начала его раздражать, и все же он как мог сдерживал себя.- Я понимаю, вдвоем, конечно, легче, – сказал Алтухов, – но это не спасает от одиночества. Да и не знаешь ты меня совсем. Я могу кем угодно оказаться.

– Не можешь, – лепетала Нина, – так, как ты не притворяются. Я тоже пожила на свете, знаю.

– Глупости, – раздраженно проговорил Алтухов. – Зачем тебе это?

Тебе мало своих хлопот?

– Я очень устала одна, – прошептала Нина, а Алтухов усмехнулся и сказал:

– Вот, вот, теплее. И я очень устал. Потому и не хочу ничего.