Танец маленького динозавра

Начал с того, что чаще стал заглядывать в домик сторожа Терентия Васильевича. Тот расспрашивал Ивана о доме, о школе, о лагерном житье-бытье. Когда сторожа не мучили старческие недуги и дававшие о себе знать раны, когда он был в добром настроении, он любил добродушно посмеяться над кем-нибудь из знакомых. Скажем, над поваром Игнатьевым, изображая его испуг, с каким он бросался к плите: не переварилось ли в котле, не пережарилось ли на противне. Или над директором лагеря Виктором Анатольевичем, показывая, как тот с очень серьёзным лицом вставляет дымящуюся папиросу в отверстие своей уникальной пепельницы. Это была действительно занятная вещица. Большая, из прозрачного стекла с зеленоватым оттенком, похожая на раковину с двумя створками. В одной из створок, сбоку, было маленькое отверстие для папиросы. Когда в отверстие вставляли горящую папиросу, раковина наполнялась причудливо меняющимся облачком дыма. И все, кто был в это время в кабинете, невольно замолкали, вглядываясь в это облачко, словно там под стеклом дымился кратер маленького вулкана.

Пошучивая, Терентий Васильевич щурил маленькие карие глаза в глубоких морщинистых глазницах, глухо смеялся, то и дело вставляя французские словечки, приговаривая: «Ну, ты понимаешь».

Иван тоже смеялся. Иногда в голове его проносилось: «А что? Вот сейчас взять и сказать про Лагуну». Но жгучая боязнь отказа останавливала его. И потом, отец на его месте не стал бы просить, а сделал бы по-своему. Поэтому Иван только поглаживал Дижона. «А ты чего не смеёшься?» – говорил ему по-французски, запуская руку в густую шерсть загривка.

Старый Дижон всё понимал хорошо, на каком бы языке с ним ни заговаривали. Он даже понимал то, чего не произносят вслух. Иван вскоре в этом убедился, когда стал оставлять от завтрака и ужина кусковой сахар. Со стороны Ивана это была наивнейшая глупость. Но уж слишком он был ослеплён своим планом.

Желающих угостить Дижона сахаром хватало и без него. Особенно, разумеется, среди малышей. Это может показаться смешным, но Иван на сахар рассчитывал. Вернее на то, что его сахар будет слаще… Он протягивал кусок на ладони. Пёс долго раздумывал, сахар начинал таять, липнуть к потной руке. Дижон наконец брал угощение, скорее из деликатности и, верно, чтобы поскорее отвязаться. В голову Ивана закрадывалось: понимает Дижон, насквозь видит. Видит, как он подлизывается, видит, что на уме у него другое… И когда Дижон едва шевелил метлой своего хвоста в знак благодарности, Иван не очень-то ему верил. Но он поглаживал собаку и, если никого рядом не было, говорил, раскрываясь: «Дижон, ведь мы друзья, правда? Ты уж прости меня, а? Ну, сам подумай, что мне в этом лягушатнике…» И когда он так говорил, он всем существом своим чувствовал, что не обманывает, не подлизывается. И верил, что Дижон в конце концов его поймёт.

Но вот он заметил, как Дижон берёт угощение у других. Заметил: собака ничем не выделяет его среди других. «Ну и чёрт с тобой!» – решил он и перестал носить сахар. «Подумаешь, Лагуна, – сказал себе. – Вернусь домой, начну ходить в бассейн. Накупаюсь вволю». Но тут же на ум пришло другое: «Отец бы от задуманного не отступился. Не трусит ли он из боязни попасться? И это притом, что он знал: «Дижон не укусит. Подаст только голос – сигнал «пограничникам». А может, не подаст всё-таки? Меня-то, может, не выдаст? Нет, надо попробовать», – в конце концов думал он, ругая себя за малодушие.

Он выбирал день, момент. Где-то в глубине души надеялся, что Терентий Васильевич вместе с Дижоном куда-нибудь уйдут, уедут. Могут же на денёк… Но такое, судя по всему, не предвиделось.

Вокруг лагеря был старый деревянный забор. Теперь его меняли. Вместе с рабочими занимались этим и Терентий Васильевич, и шофер Лунин, привозивший на своей машине из города продукты. И даже врач Слава – не старше любого воспитателя, отличавшийся от них только тем, что ходил в белом халате.

Как-то, вконец уставший от ожиданий и смутных предчувствий, Иван решился внезапно для самого себя: вот сейчас и пойду. И сразу будто камень с души свалился.

Было часов пять вечера. Иван даже не сходил посмотреть, где сейчас Дижон. Он перемахнул забор в дальнем тёмном от кустов углу территории. Вышел на тропу. Собирался засечь время по своим часам, когда пойдёт, но совсем забыл об этом. Так и пошёл, стараясь ни о чём не думать.

Он прошёл уже довольно-таки изрядно. Оглянулся раз, другой – никого. Радость удачи подстегнула, он прибавил шагу. «Только нырну, вылезу и – обратно», – думал он, чувствуя, как быстро и сильно колотится сердце. Ещё подумал: «Кажется, везёт…» Уже было, как ему казалось, совсем близко. Он остановился перевести дух и тут отчётливо расслышал сзади собачью побежку. «Учуял всё же…» И Иван бросился бегом, забыв о всякой предосторожности.