Танец маленького динозавра

– Я смотрю, ты из солидарности с Дижоном заболел, – усмехнулся Слава. Он прищурил глаза, бросил пристальный взгляд в лицо Ивана.

– Нет, правда. Он поправится?

– Трудно сказать. Собака старая. Всё же, думаю, жить будет.

– Значит, будет жить. А что с ней?

– Повреждён вестибулярный аппарат. Слыхал о таком?

– Так, краем уха. А что это такое?

– Ну, это… как тебе объяснить? Орган чувств. Воспринимает изменение положения головы и тела в пространстве. Ну и – направление движения тела.

– Так он, значит, в голове находится, этот аппарат?

– В височной области больших полушарий мозга, если выразиться точнее.

– Вон оно что-о… – Иван машинально крутнул браслет часов, охватив его пальцами правой руки.

Так делал отец, когда задумывался.

Ребята уже поели. На просторной веранде столовой, в разных её концах, обедали служащие. Со свободных столов убирали дежурные.

В дальнем углу одиноко сидел Терентий Васильевич. Иногда он рассеянно смотрел по сторонам. Заметив это, Иван опустил голову, усердно тёр клеёнку стола, чувствуя, как какая-то сила тянет его в тот угол. В конце концов он оказался там.

Сторож узнал его, вяло кивнул головой. Раньше они обменялись бы двумя-тремя словами. Раскуривая трубку, сквозь клуб ароматного сизого дыма Терентий Васильевич подмигнул бы ему, как подмигивают человеку, с которым имеют дружеские тайны. Ещё бы. Ведь они были знакомы давно. Познакомила их мама. Как она нашла его в первый же свой приезд к Ивану – он не спрашивал. Чего там? И так ясно. Видно, всё случилось по пословице: на ловца и зверь… И получаса тогда не прошло, как мама и сторож уже вместе распевали озорную французскую свадебную песенку. Ивану это тогда показалось дикой блажью взрослых. Он недоверчиво смотрел на них и только хлопал глазами. Напрасно мама и старик просили подхватывать припев – это только смущало его ещё больше…

– Чего, Иван, не заходишь? – безразличным тоном спросил сторож, склоняясь над тарелкой. Ел он без аппетита. И спросил так, будто ему было безразлично: ответят на вопрос или нет.

– Я?.. – Ивану показалось, что он летит в пропасть. – Я Дижона боюсь… – вырвалось у него.

Терентий Васильевич отломил кусочек от половинного ломтика и долго держал его над тарелкой.

– А-а… – протянул. – Так это ты его?

Иван кивнул.

– А я уверял Виктора Анатольевича, что из ребят никто этого сделать не мог, – после долгого молчания сказал сторож. – Зачем же ты так?

– Я… я не хотел… Я к Лагуне хотел пройти…

– И знакомство не помогло. Понятно… Так ты уже умеешь плавать?

– Да.

– Где же ты научился? И когда?

– За зиму, в бассейне.

– Понятно. И ты взял в руки палку, и у тебя поднялась рука на Дижона?

– Нет! Я никакой палки не брал! – заторопился Иван. – Маленький камешек… я кинул…

Терентий Васильевич оставил хлеб и ложку. Подпёр узкий подбородок маленькой жилистой ладонью. Слабый ветерок чуть шевелил редкий пух волос вокруг смуглой лысины.

– Эх, Иван, Иван… – выдохнул старик. – Ты что же, не мог мне сказать? Я бы придержал Дижона.

Эти слова поразили мальчика. Он не сразу нашёлся.

– Я не думал, что вы… не думал…

– Не думал… Всё проще – ты не знал. Не знал меня. И из-за такой малости, – губы старика скривились в горькой усмешке, – всё получилось глупо, бездарно, пакостно.

– Терентий Васильевич, Терентий Васильевич, – жалко и беспомощно бормотал мальчик. Сейчас он походил на страуса, спешащего сунуть голову в песок при виде опасности. – Терентий Васильевич, я скажу Виктору Анатольевичу, что это сделал я. Меня накажут. Из лагеря выгонят. И правильно, я знаю… – Иван вдруг смолк.

Старик поднял на него маленькие тёмные глаза с красными веками, с редкими ресницами на них. Пожевал плоскими бескровными губами, сказал глухо, будто ему что-то мешало в горле:

– Теперь уже не надо.

– Почему? Вы не думайте, я не побоюсь.

– Дело не в этом.

– А в чём?

Старик долго молчал.

– Ты уже несёшь свой крест, – сказал устало.

– Какой крест? – не понял Иван.

– Свой. К Лагуне бегаешь? – сторож бросил взгляд на руки Ивана, которые нервно мяли комок мокрой тряпки.

– Нет.

– Вот видишь. Не до того. Совесть мучает. А это и есть – нести свой крест. И уж неси его достойно… Перестань мусолить тряпку.

Иван уронил тряпку. Освободившиеся руки, не зная, что с ними делать, отвёл за спину. Так и стоял потупившись. Закричи на него сейчас Терентий Васильевич, как бы ему стало легче. Но тот молчал, о чём-то раздумывая.

– У тебя когда-нибудь была кошка или собака? Ну – что-нибудь живое? – спросил наконец.

– Была, была! Черепаха. А потом я очень хотел собаку. Очень. Но отец был против.

– Против? Э, да ты до собаки и сейчас не дорос, – усмехнулся старик.

– Не дорос?.. – с изумлением переспросил Иван. – Мне отец говорил то же самое.

– Верно. Он был прав. И дело тут не в возрасте. Ты расстался с мечтой о собаке только потому, что возражал отец. Ведь так?

– Так.

– Нет, брат. Так, да не совсем так… Ты расстался со своей мечтой потому, что не был готов разделить судьбу своей собаки, как бы она ни сложилась… У тебя не было настоящей силы желания.

– Силы желания?