Танец меча

Доводим до Вашего сведения, что Игорь - дурак! выполнение условий договора с ООО «Стой-Пром» стало невозможным по причине злостного… Зой, ты лапа! Факты нарушения норм законодательства допускаются все чаще. Таким образом, что ты делаешь вечером!

Зозо коснулась рукава мужа. Тот повернул к ней лицо. Его глаза странно поблескивали.

Эдя Хаврон разглядывал свой шар. Он был холодный. За прозрачными стенками клубился непроницаемый туман. В тумане что-то угадывалось, но вот что? Эдя всматривался, всматривался… Нет, бесполезно! Может, разбить? Но что-то подсказывало ему, что не следует.

- Интересно, что Трехдюймовочка имела в виду, говоря, будто я напрасно ее не поздравил?… Что за мелочные придирки! Эй, сестра! Иди посмотри, что тут! Сестра!

Эде никто не ответил. Он обернулся и замер, забыв закрыть рот. Зозо и ее бывший муж держали друг друга за руки. Лица у обоих были такие, словно они только что съели по ложке варенья. Эдя икнул. Поняв, что на сестру рассчитывать не приходится, отправился на кухню, отыскал в ящике лупу и стал разглядывать шар.

Туман, сплошной туман… Эдя потерял терпение, как вдруг, утопая в тумане, перед лупой проплыла крошечная табличка, похожая на лилипутский дорожный знак. На табличке было написано всего два слова: «Счастье Эди». И стрелка, показывающая вглубь…

Эдя все смотрел. Вскоре ему стало казаться, что он видит двухэтажный дом с гаражом, сад, желтый спортивный автомобиль, горбатую худую собаку, похожую на русскую борзую, и все это было маленькое, почти крошечное.

В замке царапнул ключ. Потом кто-то стал звонить и стучать. Эдя неохотно открыл. Перед ним стоял Мефодий. На скуле у него лиловело пятно - след от удара на платформе белгородского вокзала.

- Чего на засов закрываться? Украдет тебя кто? - недовольно поинтересовался он у Эди.

- Молчи, недоросль! Из университета пока не вышибли?

Меф качнул головой.

- Значит, все впереди! - утешил его добрый дядя. - Ну чего тебе надо? Кого позвать из белых господ?

- Эдя, ты повторяешься!

- А мне плевать! Каждый человек рассчитан на определенное число шуток. Сказав их, ничего нового он произнести больше не может, - зевнул Хаврон.

- К чему это ты? - напрягся Меф.

- А ни к чему. Просто получается, что надо или расставаться с человеком раньше, чем он начнет повторяться, или все прощать… Ладно, чего ты приперся?

Меф засмеялся. Для человека, который не видел тебя примерно полтора месяца, это хороший вопрос.

- Вещи кое-какие взять… Где родители? Дома? - Буслаев оглянулся на дверь комнаты.

- Держатся за ручки.

- За чего держатся?

- За передние конечности. Это все амур с арбалетом!… Блин, не надо было ему мыла давать! Это он из-за мыла расщедрился! - запоздало сообразил Эдя.

Меф посмотрел на Эдю как на забуксовавшего шутника и ничего не ответил. Он выглядел уставшим, почти загнанным. Эдя вернулся к созерцанию шара. Он слышал, как Меф поздоровался с отцом, с матерью. Поздоровался немного озадаченно. Отец и Зозо сидели на одном кресле и соприкасались щеками. Вопросов про учебу не задавали и напоминали зомби.

Меф пожал плечами. Он начал ходить по комнате и, приманивая, повторять ласковым голосом: «Джинсы, джинсы, джинсы!» Джинсы поверили и краем штанины выглянули - с дивана, где лежали под пледом. Меф сразу перестал притворяться ласковым.

- Ах, вот вы где! - сказал он злодейским голосом. Захватив с полки кое-какие книги, он вышел в коридор и стал обуваться, когда за дверью, у лифта, кто-то затопал. Казалось, сотрясается весь многоэтажный дом от крыши до фундамента. Готовый вызвать меч, Меф потянулся к двери, но прежде, чем он коснулся засова, железная дверь рухнула на него со страшным грохотом.

На площадке покачивался жилистый громила с руками до колен и рыжей шерстью по всему телу. На громиле были кеды и футбольные трусы.

- Ку-ку! Я Зигя Пуф! А дверь посему упала? Я только хотел постусять! - объяснил он Мефу.

Рядом с гигантом стояла бледная, с узкими плечами девушка. В светлых брюках и шерстяной кофте с вылезшими нитками. Кофта была такая страшная, что настоящий бриллиант, болтавшийся на цепочке, казался фальшивкой. К тому же он был запачкан шоколадом.

- Прасковья! - произнес Меф. Непонятно, то ли окликнул ее, то ли удивленно сказал сам себе.

- Ме-о-й! - с усилием выговорила Прасковья, и ее расширенные, точно после атропина, зрачки втянули и заключили в себе сдвоенное отражение Мефа. Отражение заметалось, стуча в стекло упрямых глаз.

Человек рожден для того, чтобы отдавать, иначе его разорвет. Прасковья же отдавать не умела и не желала. Как избалованный истеричный ребенок, попавший в игрушечный гипермаркет, она хватала одну игрушку за другой, несла несколько шагов, ломала, бросала и хватала следующую. И так до бесконечности… И вот, наконец, нашла в витрине мишку, который, как оказалось, не продается. В первый раз в жизни ее «хочу» ударилось о «нельзя» и завыло, заскулило, затряслось.

Ромасюсик выскочил откуда-то сбоку. Прыгучий, как теннисный шарик.

- Тук-тук! К вам можно? - спросил он уже после того, как вошел.

- Тебе нельзя! - сказал Меф, но Ромасюсик не пожелал расслышать.