Танец мотылька

Целует в губы, но я не чувствую ничего, кроме опустошения, а еще презрения к себе. Даже не к нему, а той слабой части меня, которая решила сегодня завладеть мною полностью. Теплые губы ерзают по коже. Марк скользит пальцами по руке, опускается ниже, резко рвет ночнушку и добирается до груди. Пусть хоть на кусочки порвет — мне все равно.

Вольный, отстраняясь, останавливается.

— Вика? — он неотрывно глядит в глаза, а я вижу перед собой лишь бездну и так охота туда сигануть. Марк выдавливает: — Не зли меня, — отпускает руки и дает слабую пощечину. Голова безвольно поворачивается в сторону. — Женушка, че ты удумала? Сдаешься? Кто-то обещал меня ночью задушить. Крылова, очнись!

Он сползает с меня, накидывая одеяло. Я сворачиваюсь назад в спасительный калачик. Лежу на правой щеке. Вижу перед собой дверь, но шевелиться все также нет сил.

Вольный быстро уходит. Я закрываю глаза и окунаюсь в приятную темноту.

Через какое-то время до носа долетает едва слышный сладко-терпкий запах. Слышу дыхание Марка над собой.

Он ругается снова, но чуть тише, почти шепотом и снова уходит. Скрипит дверь.

Проходит еще какое-то время. Я балансирую на грани сна и реальности. То погружаюсь глубоко во тьму, то выпрыгиваю на свет и слышу в ушах биение сердца: оно слишком громкое, слишком утомительное — хочется заткнуть его.

В один из таких вылетов в настоящее слышу глухой говор из комнаты:

— Я не могу больше! Вика не поддается обычным чарам… Но она же сломается! Так нельзя… Если она маг, почему не проявляет ничего? Я тогда знал бы наверняка… Отвечайте! Она маг? Вы прошлый раз так и не сказали… Как это неделю? Вы с ума сошли! Было же больше времени! Я не буду использовать Икс пока не буду уверен, что у нее есть способности. Иначе это… Хорошо, я свяжусь с вами…

Меня подкидывает, когда я слышу грохот стекла из другой комнаты. За ней, как ирландское кружево, разворачивается отборный, красочный мат.

Через минуту Марк влетает в комнату и скидывает меня с кровати.

Упала неудачно — ударилась рукой о край стула. Но даже не застонала. Мне настолько все опостыло, что я просто хочу умереть. Больше ничего не надо.

— Ты будешь сопротивляться. Иначе все это бессмысленно! — кричит Марк мне в лицо.

— Нет… — выдыхаю.

— Ты мне, как заноза под ребром, давай же — дерись, сучка! Или я тебя тут же задушу, — Вольный поднимает меня и усаживает. Начинает одевать. Стягивает остатки ночной рубашки, напяливает какую-то майку, затем джинсы. Они узкие, ему приходится завалить меня снова на матрац. Он пыхтит и все время матерится, а мне даже становится смешно. Так хорошо сейчас: не чувствовать ничего, кроме пустоты. Так легко. И я знаю, что скоро все закончится и невыносимо этого желаю.

Вольный вдруг поднимает меня на руки и несет куда-то. Усаживает на кухне на табурет. Чуть не заваливаюсь от слабости на пол. Марк вовремя подхватывает и подвигает стул к стене, чтобы я могла опереться.

— Пей! — тычет под нос чашкой. Слышу приятный аромат кофе, но мотаю головой. Марк настаивает: — Нет! Ты выпьешь!

Он хватает широкой ладонью за затылок и начинает заливать мне в рот горячий напиток. Я выплевываю, но другая мужская рука сдавливает шею и приподнимает горло. Давлюсь жидкостью, плююсь, но делаю несколько глотков, жгучих и противных.

— Вот так! А теперь ешь! — он сдвигает маленький квадратный стол ближе ко мне и грозит пальцем. — Не заставляй меня кормить тебя. Запихаю силком — будет неприятно.

— Мне все равно…

Он секунду молчит. Смотрю в его синие глаза и ненавижу себя. Где-то в глубине подсознания нахожу нелепую тягу к нему, словно это не я вовсе. Как может так быть? Я же нормальная! Не мазохистка, не сумасшедшая… Но сейчас ненавижу себя за то, что вчера позволила себе отпустить эмоции и потянуться к нему. Так не правильно. Все, что «после» — настоящий бред. И я тону в этом бреду, как в трясине. Давно нужно было сдаться. Давно принять действительность и пасть.

— Не сдавайся, — хрипит Марк и приседает около меня. Мне кажется я слышу в его голосе грусть и боль, но это только кажется. Он одевает тысячи масок: никогда не поймешь, где играет, а где говорит правду. Вольный без единой неискренней эмоции исполнял роль моего мужа. И я ведь поверила. Поверила! Глупо.

— Уже сдалась, — говорю я, опуская голову. Слезы текут сплошным потоком, грудь разрывает на части от боли: не физической, нет, другой боли, от которой нет лекарства.

Марк слегка касается моих рук теплыми кончиками пальцев. Я не съеживаюсь. Даже если будет бить — это не больней того пожара, что внутри. Затем «муж» вдруг сжимает кисть, и я слышу, как хрустят косточки. Поднимает меня за шкирку и тащит на улицу.

— Сейчас проверим, — не узнаю его голос. Впервые за утро пробегает тень страха по телу, медленно расползаясь колючими мурашками.

Падаю ниц прямо в сухую траву, но так и не встаю.

И здесь слышу то, что меня заставляет содрогнуться и поднять голову:

— Тетя Вика? — голос мальчика впивается в мозг острым клинком. Марк не настолько придурок, чтобы вредить ребенку. Или я ошибаюсь?

Приподнимаюсь на четвереньки.