Танец мотылька

— Марк, выпусти меня, — тихо причитаю я. Заношу руку, чтобы грохнуть снова, но замок вдруг щелкает. А вдруг это не он. Я пячусь назад и, от слабости в ноге, заваливаюсь, больно приземляясь на копчик.

В проходе появляется высокий мрачный силуэт. Из коридора в глаза бьет свет. Я невольно прикрываюсь руками.

— Марк?

— Ты созрела уже?

Вольный. Неужели он настолько больной, что бросил меня в это место? Я бегло осматриваюсь. Подвал или погреб, кроме стен нет ничего.

— О чем ты? Я… не понимаю, чего ты хочешь… — боюсь грубить, чтобы «муж» не закрыл дверь и не отрезал меня от внешнего мира. Ненавижу полную темноту, дома всегда на ночь оставляла ночник. Дома? Сердце сжимается от воспоминания о двух трупах в коридоре. Теперь дома больше нет. Как и нет прошлого.

— Вика, — Марк опирается о косяк и складывает руки на груди, — будешь сидеть в этой темнице пока не раскроешься. У меня нет желания играть в эти игры. Ты что-то скрываешь. Если тебе есть что сказать, давай лучше сейчас, или я тебя оставлю здесь очень надолго. Когда ты наорешься, вымотаешься, сотрешь руки в кровь, переохладишь на бетоне почки и захочешь есть так, что готова будешь грызть камень — тогда я с легкостью проникну в твой разум и все узнаю и сам, но, боюсь, ты останешься инвалидом. Ну, или твой мозг накалится так, что тебя уже никакая психлечебница не спасет.

Он говорит спокойно, а у меня волосы дыбом вставали. Я сглатываю горечь во рту, подавляя урчание в животе.

— Я ничего. Не. Скрываю. Марк, зачем мне это?

— А вот не знаю. Твой блок говорит о другом.

— Какой блок? Что мне нужно вспомнить? Может ты меня путаешь с кем-то? Это невероятно, — я отползаю к стене и съеживаюсь от ее холода. Подтягиваю ноги к себе. Хорошо хоть в джинсах, хоть немного теплее.

— Невероятно то, что еще никто не держался так долго. Ты и себя мучаешь и меня. А всего-то надо: отдать часть глубинной памяти. Зачем она тебе, если все равно ты не помнишь? Просто открой и все.

— Ты говоришь так, словно это — чиркнуть спичкой, — я упираюсь взглядом в пол, рассматривая длинную тень Вольного. Он не шевелится.

— За восемь лет я ни разу не сталкивался с подобным. Время поджимает, а я не смог вытянуть из тебя ни мегабайта. И меня это жутко злит.

— Так ты решил, что бить меня бесполезно, просто нужно заморить голодом от отморозить мне внутренности?

— Не дерзи, — он делает шаг вперед.

Я смотрю на колыхание его тени.

— А то что? Убьешь меня? Ты меня уже убил! Раздавил, как таракана.

— Не прибедняйся, — еще шаг в мою сторону.

— Пошел ты!

Остановился.

— Как скажешь, — три стаккато-шага и дверь оглушительно закрывается. Я погружаюсь во тьму. Плакать устала — кричать тоже. Мерзкий холод забрал все силы. Пусть лучше вернется пустота. Я с головой ныряю в похожее состояние и забываюсь на какое-то время.

Прихожу в себя от запаха гари. В горле так прогоркло, что меня выворачивает скопившейся слюной: в желудке пусто.

Отхаркиваюсь, затем встаю и бреду в ту сторону, где предположительно есть дверь. Сейчас не видно даже полоски света. Робко стучу, боялась оглушить себя звуком. Горло дерет удушающий кашель. В голове такой туман, что я едва понимаю, что делаю. Стучу еще, снова закашливаясь. Кричать не могу: голос осип, в трахее настоящий пожар. Голова кружится, ноги все время уходят куда-то в сторону, но я хватаюсь за дверь и, прислоняясь горячим лбом к холодному металлу, просто пытаюсь дышать. Редко и осторожно. Но получается точно, как у девяностолетнего дедушки, который решил прогуляться по лестнице на шестнадцатый этаж.

— Марк… — шепчу я, без надежды, что меня кто-то услышит.

Заношу руку для удара и, собрав последние силы, шваркаю по железяке. От громоподобного звука меня скручивает, и я тут же заваливаюсь. Не чувствую уже ничего: словно в замедленной съемке на меня летит пол и припечатывается ко лбу.

Сквозь пелену слышу скрежет. Он неприятно врезается в сознание. Из глотки вырывается протяжный стон.

— Вика-Вика, что с тобой столько проблем? Ну, как можно было так упасть? — сильные руки поднимают и прижимают к себе. Я слышу знакомый запах и не могу вспомнить, что он мне напоминает. Не что, а кого…

Марк несет меня куда-то наверх. Я все еще тяжело дышу и не открываю глаза. Яркий свет даже через закрытые веки режет так, что хочется истошно кричать. Но голоса нет.

Мужчина укладывает меня на что-то мягкое, подкладывает под шею подушку, затем льет что-то на лоб. Меня подкидывает от острой боли.

Запах гари есть и здесь, но немного меньше.

— Виктория, ты меня слышишь? — спрашивает Марк, прикладывая к ране мокрую вату, отчего мне хочется выматериться. Мотаю головой.

Марк дует на рану и резкое жжение отступает. Вспоминаю, как в детстве я гоняла на велике и папа так же дул на разбитую коленку. Но Вольный забрал у меня все — теперь даже воспоминания не имеют смысла. Одергиваю его руку, все еще боясь открыть глаза.

— Уйди…

— Мы связаны, хочешь ты этого или нет, но ни ты ни я не можем этого избежать. Выход есть только один: вспомнить.

Я откашливаюсь, поворачиваясь на бок. Марк приподнимает меня. Наконец, открываю глаза. Весь дом задымлен.