Танец мотылька

Крылова припадает к моему плечу и больно кусает за мочку. Через миг слышу ее вожделенный стон. Чувствую ее пульсацию и жар.

Несколько минут лежим, не шевелясь.

Неожиданно Вика говорит:

— Марк, я кажется изменила тебе…

Меня прошибает током. Натягиваюсь.

Крылова прижимается и не отпускает.

— Дослушай. Когда мы были у Зимовских…

— Я-а-ан… — скриплю зубами. Тяжелый камень придавил легкие и я не могу вдохнуть.

Вика тянется поцеловать, а я отворачиваюсь. Снимаю ее с себя и, быстро обтираясь, ныряю в брюки. Чувствую, что сейчас от ярости сгорю. Ревность накрывает цунами.

— Да послушай же ты! — вскрикивает Вика, присев на полке на колени. Тянет ко мне руки. — Ты же можешь посмотреть мою память.

— Нет! — оборачиваюсь я. — Я такое смотреть не буду. С ума сошла! Да и я не вижу память моложе недели. Это Зима умеет.

Пламя опаливает щеки, дыхание становится частым и неконтролируемым. А Вика мягко улыбается.

— Но ты ведь не дослушал…

Сажусь напротив и, прижав кулак к губам, прищуриваюсь.

— Говори.

— Ян лечил меня, а затем… — она подбирает слова.

Невыносимая боль сминает реальность. Я хочу вскочить и ударить с размаху в стену, но вместо этого вгрызаюсь в руку, пробивая кожу зубами.

— Да прекрати! — Вика нагишом перебегает ко мне и садится за спиной. Лащится и обнимает, а меня трясет. — Ничего не было, Марк. Выслушай сначала.

Осторожно смотрю в ее глаза. Улыбается. Издевается? Проверяет реакцию? Что она хочет?

— Мне помог какой-то Лизин знакомый. Он вытащил меня из психушки, дал адрес и сказал, что делать. Помнишь, у меня ноги были порезаны?

Киваю, пряча лицо в ладонях. Продолжаю гореть.

— Марк, тише. Я просто не так выразилась. Прости меня. Прошу. Успокойся, — она раздвигает мои руки и лезет целоваться.

А я не могу. Меня выворачивает от ее слов: «Я тебе изменила». Мрак сгущается, и я падаю в гнев снова. Отодвигаюсь. Пью залпом воду из баклажки.

— Дальше, — басовито и строго говорю я, бросая на стол пустой пластик.

Вика опускает голову и, заламывая руки, говорит:

— Он как-то влез в мою память. Нажал на какие-то точки.

— Кто? — переспрашиваю.

— Ян, конечно, — пожимает плечами Крылова.

Делаю глаза еще уже, губы болят от напряжения. До крови прокусываю щеку и снова впиваюсь зубами в кулак.

— Марк, если ты не прекратишь, я сейчас выйду из купе. Вот так голая и пойду, — смеется. Хватает наглости.

Киваю, но успокоиться не могу. Лечу на бешеной скорости в пропасть.

— Да тебя я вспоминала! Тебя! Провалилась в какую-то иллюзию. Не было этого, но мне казалось, что по-настоящему. Кончила так быстро, что не заметила. Мне было так стыдно перед Яном, — последние слова гасят ее ладони. Вика прячется под ними, словно преступление совершила. Шепчет: — Ничего не было. Он не прикасался. Я сама. Знаешь, как бывает оргазм во сне? Вот что-то похожее.

Хмурю брови. Зачем Яну навязывать то, чего не было? Но теперь уже не узнать. Тварь! Грохаю по столу кулаком.

Вика отскакивает к стене и скручивается в комок.

— О, нет! Я не на тебя… — сгребаю ее в объятия. — Это я на себя злюсь. Прости. Вика, солнце мое, не плачь.

И она затихает. Дрожит немного, но выдыхает ровно. Слезы катятся из глаз и смачивают мою футболку.

— Марк, мне кажется, я бы не смогла тебя забыть даже если мне стерли память. Даже если забрать у меня все: личность, семью, работу… Я все равно буду к тебе тянуться.

— Я не заслуживаю, Вика. Во мне горит ярость. Я вспыльчив. Не разберусь и могу наделать глупостей. У меня за спиной столько грехов, что за десять жизней не отмоюсь.

— Это не важно. Ты просто мне дорог.

— Почему, Вика? Скажи, почему?

Она прикусывает губы, долго смотрит в никуда, а потом пожимает плечами. Не заслуживаю я слов любви. Все правильно.

Глава 33. Северный ветер

Мы едем еще трое суток. В окне все чаще появляется снег. Он падает хлопьями, но на земле не задерживается. И от этого только красивей мир вокруг. Миг и уникальная снежинка, не похожая на другие, умирает на черноземе. Трагедия реальности. Родиться в воздухе из капли воды, чтобы полететь в объятия грунта и раствориться от его тепла.

Куда мы едем? Что нас ждет впереди? Мне все равно. Просто хочу быть рядом с Марком.

Прижимаюсь к нему, втягивая сладко-терпкий запах его кожи. Иланг-иланг. Марк пахнет нашей с ним любовью. Его — открытой и взрывной, и моей — тайной и безрассудной.

Вольный бурчит. Выравнивает руку и запускает ее мне под футболку. Стискивает грудь, а я томно вздыхаю и ищу его губы. Целую, но не распаляю. Просто касаюсь, безмолвно желая доброго утра.

Как простила? Сама не знаю. Но слова те, что на языке, так и не сказала. Не смогла. Не умерла еще обида, не исчезла. Сидит, пакость, во мне. Глубоко очень, но подтачивает, будто короед яблоню. Возможно, мне нужно очиститься от этого. Но как?

Поворачиваюсь на бок, позволяя Марку развернуться на спину. Он приоткрывает на миг глаза и, привлекая к себе, продолжает сопеть.

Упираясь подбородком в могучую грудь, наблюдаю за его ровным дыханием. Запускаю пальцы в негустые волосы ниже ключицы, рисую невидимые контуры по его груди.