Танец на цыпочках (СИ)

На него с любопытством уставилась пара глаз dob anem shadi с немым вопросом, достаточно ли ему больно, или он способен выдержать ещё больше. Если бы он мог, мёртвый король отвернулся бы. Но он не мог. Поэтому сбежал в память.

Словно вгляд надайга, взрезающий земные толщи, память Винбарра прорезала его самого и вынимала окровавленные воспоминания об en on mil frichtimen. Каждую их встречу, когда как впервые, Винбарр открывался и позволял войти Тысячеликому. Надайг становился потешным неловким ульгижонком, подставляя бока ласковым прикосновениям их Возлюбенного, их Отца, их Бога.

То были редчайшие моменты, когда срощенные намертво Винбарр и надайг разделялись и смотрели друг на друга, словно впервые, обнюхивали и будто примерялись друг к другу: странный смертный человек и странное бессмертное чудовище, а над ними возвышался Тысячеликий и благословлял каждого из них.

Каждый из них ревниво смотрел на другого, и тогда Винбарр разрезал свою ладонь и вытирал об алтарь, не сводя внимательного взгляда с надайга. Тот не мигал дерзкими глазами и откусывал себе пол-лапы, поливая уже своей кровью алатарь поверх дара Винбарра и смотрел победоносно и вызывающе. И молодой жрец не выдерживал и бросался на него, заламывая гибкую шею чудовища, раздирая руки до мышц об железные перья, поскальзываясь на лужах их общей крови.

En on mil frichtimen жадно вбирал их дары и разнимал, только когда кто-то из них уже начинал издавать хрипы, встречающие силу смерти. Он растекался по их жилам горячей сладкой истомой, обжигая льдистыми волнами каждый порез, каждую рану, благосклонно принимая каждое чувство, каждый осколок надежды, каждую молитву, обращенную к каждому из тысячи его ликов…

Тысячи губ ласкали истерзанную схваткой с чудовищем плоть. Тысячи рук стирали кровавые потёки с могучего тела, покалеченного чудовищем.

Они проникали друг в друга, растворяясь, заживляя, подменяя друг друга. Неукротимая бессмертная любовь молодого жреца вплеталась в самое сердце Тысячеликого, раскрашивая пульс древнего сердца мириадами новых, горячих искр.

— Я умру за тебя, — стонал Винбарр.

— Живи для меня… — шептал Тысячеликий бог.

В тени у алтаря надайг обиженно моргал единственным уцелевшим жёлтым глазом и зализывал раны, обещая новую стычку, ещё более беспощадную, ещё более смертоносную. Лёжа на алтаре, Винбарр только высокомерно ухмылялся, красиво изгибая губы, и одним взглядом обещал чудовищу очередную порцию унижения.

Тысячеликий бог водил по телу Винбарра тысячью рук, сращивая поломанные кости, устанавливая на место вывернутые суставы, покрывая жгучими поцелуями разрывы плоти. И молодой жрец всё силился не выпустить его из себя, остаться навеки слитым с ним, со своим Возлюбленным, со своим Отцом, со своим Богом.

— Отец, зачем я тебя пережил…

— Ты мой самый любимый ребёнок, Винбарр. Самый сильный. Самый мудрый. Самый чистый. Как ты только нашёл в себе силы не отворачиваться и смотреть до конца.?

— Самый мёртвый.! Дай мне уйти вслед за тобой, я не могу больше, отец. Забери меня к себе!

— Меня больше нет. Ты впервые в жизни, — и в смерти, — по-настоящему один. Даже сейчас меня нет. Ты свободен, и больше нет тебе преград, сын. Теперь ты — тысячеликий бог. Ты говоришь сам с собой, Винбарр.

Его лицо было мокрым от слёз, он закрыл глаза, как если бы они были у него. Собрав все силы, он наконец выдохнул и осмотрелся. On ol menawi нигде не было.

Renaigse чувствовал страдание. Dob anem shadi противно скалился. Винбарр оживился и как бы невзначай, но тщательно процеживая пренебрежение сквозь длинные зубы, заметил:

— Твоя minundhanem бледна и субтильна, и глаза её печальны. Я ничего тебе не скажу: ты и сам знаешь, КАКИМ следует быть, чтобы minundhanem была полна жизненной силы, как и полагает быть восхитительным Цветкам Тир-Фради…

Услышав его, страдание Константина стало ярче, однако тот огрызнулся:

— Ну да, ну да, не всем же повезло встретить женщину крепкую, как дерево… И умную ровно настолько же…

— Тебе, щенок, даже не снилось, скольких великолепных женщин я встретил. Оставил — только преданную. И делал счастливой столько раз, сколько она хотела. А сколько раз была счастлива твоя minundhanem, renaigse?

Константин молчал, а в мёртвом короле клокотало жгучее торжество. Он продолжил:

— По крайней мере я умер в бою, это хорошая смерть для мужчины. Ну, а ты… ты пал от руки собственной minundhanem. Полагаю, руке твоей матери следовало опередить её сразу после твоего рождения…

— Ты тоже пал от рук моей minundhanem. Не выделывайся, ваше дохлое величество.

Винбарр свирепо замолчал.

— Ну, у меня по крайней мере есть шанс всё исправить. В отличие от тебя: умерший за бога, который тебя предал, — Константин выжал из себя хмурую улыбку.

— По крайней мере я не предавал свою minundhanem…

— Нет, ты всего лишь променял её на долг. Долг перед богом, который… Ах да, это я уже говорил.