Танец Огня.

Какие все-таки элементарные вещи приходится объяснять. Хочешь шляться по лесу в розовых туфельках? Пожалуйста, флаг тебе в руки! Это твой личный выбор, твое решение. А личный выбор всегда надо уважать. Но почему остальные должны страдать от твоих закидонов? Пришла в туфельках, увидела болото, каблучки в зубы — и вперед с песнями. А то за каблучки почему-то Лев отдувается. А придурок по итогу получается Захар. Блондинка в полном шоколаде, а все кругом виноваты, все ей чего-то должны. Встретилось болото, сразу: «Же-еня, понеси меня…» Могла бы ведь тоже раздеться и вброд перейти. Так нет же: «Несите меня, я королева!» А с какой стати?

Вот эта абсолютная Аллочкина уверенность, что все кругом только и мечтают ей услужить, оставалась для Аньки загадкой. Мало того что всех напрягает… так еще, похоже, уверена, что все счастливы для нее напрячься!

— Воду дай, пожалуйста.

— Ах да, конечно… — Аллочка перегнулась через Лева (тот сидел посередине), но открытая фляжка выскользнула у нее из пальцев. — Ой! Упала, ну надо же! Прости, я нечаянно.

Лев тут же гибко наклонился, поднял баклажку, потряс — на дне еще что-то булькало, — протянул Аньке.

Утешил:

— Пара глотков еще есть.

— Спасибо!

Она мигом выхлебала эту несчастную пару глотков. Аллочка громко причитала о том, что «не хотела», «так получилось», «извиняй, ладно?».

— Да ладно, ладно, — Анька вытрясла последнюю капельку, — ну уронила, с кем не бывает?

Алла мигом перестала извиняться. И вроде как призадумалась. И все поглядывала на Аньку искоса, размышляя.

— Ну что, последний рывок? — сменила та тему. — Лев, а там правда сокровища?

— Если б я знал точно, я бы сразу лопату прихватил. Да побольше, побольше. Серебро там точно было. А сокровища… Ты себе хоть представляешь, как выглядит старый рудник?

— Нет.

— Сверху — пещера, снизу — затопленная шахта. Пещера — гробешник, в смысле — хоть на экскаваторе въезжай, здоровенная. Там два перехода и один колодец. Темнотища, как у нас в парадняке. А у нас в парадняке даже кошки блуждают по неделям. Мой кошак как уйдет наверх, так спускается дня через три. Тощий и печальный, а консервы все равно, гад, не лопает, только рыбу. Снаружи открытая выработка, которая теперь озеро. Метров двадцать в глубину. Шаг с обрыва — и каюк. А на дне, говорят, серебряные самородки разбросаны…

— Так уж и разбросаны? Загибаешь ты, Лев.

— Ну и загибаю, — рассмеялся тот, — девчонки, осознайте, мы на Серебряном! К черту сокровища, главное — приключения! У меня катера нет, я не Захар, так на веслах хотел махнуть, представляете? Только лодки все равно не было. Я уже, прикиньте, решил зимой в поход двинуть прямо по льду. Как белый медведь. Но зимой темнеет быстро, неинтересно. В смысле я смелый, но иногда боюсь. Но все равно пошел бы, только не с кем, пацаны дальше хоккейной коробки не сгоношились. Веришь?

— Верю, — кивнула Анька.

— А тут такой подгон! Спасибо тебе!

— Ну что ты, — смутилась Анька, — это я так… Мне же не трудно… Захар все равно бы отвез…

— Ой, ну прямо любовь до гроба, — протянула Аллочка. — Может, уже пора навстречу приключениям-то? А то ты щас ей руки начнешь целовать, она тебе — ноги, а там и вечер наступит.

— Эх, девчонки! — потянулся Лев, поднимаясь. И эдак, по-гусарски, раскинул руки, словно хотел обнять их обеих, чтобы идти потом втроем, томно раскачиваясь и распевая песни, полные необъятной ширины и глубины. Что-нибудь про русское поле и тонкий колосок. Но тут Аллочка по-хозяйски продернула руку ему под локоть и заговорила о каком-то будущем супер-вау-мега-отжиге в «Кирпиче» (вы представляете себе супер-вау-мега-отжиг в Кирпиче»? А ведь владельцы вообще поначалу хотели назвать клуб «Бензопила»).

Про «Кирпич» слушать было неинтересно, Анька обогнула парочку, убежала вперед. Она первая вышла на развилку, от которой разбегались две тропки. Одна направо, другая налево.

— Направо, — скомандовал Лев-предводитель.

Аллочка затормозила.

— Почему направо? — удивилась она. — Налево!

— Ты что, Алла, бум-бум? — Лев тоже остановился и постучал по стволу. — Захар ясно сказал: юго-юго-восток. То есть — направо и до упора.

— Какие тут юго-юго, а какие восток, не знаю, но точняк до упора, только не направо, а налево.

— Да быть того не может!

— Пфу! — надулась Алла. — У меня тоже уши, а не плошки для лапши! Направо не пойду, зря протаскаемся, — уперлась она.

— А мне тоже кажется, что направо, — встряла Анька.

— Когда кажется — крестятся!

— Любви, надежды, тихой славы недолго нежил нас обман, — возвысив голос, продекламировал Лев. — Девочки, не ссорьтесь. Раз нет согласия в массах, мы его организуем. Посидите тут, вон — два пенька, а я мигом слетаю до шахты. Захар говорил, что отсюда через лес метров пятьсот. Значит, вернусь минут через десять.

Аллочка недовольно шевельнула бровью, но свернула «к пенькам». Анька хотела завопить: «Лев, я с тобой!» — но постеснялась. Поневоле тоже присела на пенек, с которого, впрочем, тотчас вскочила. Сидеть было невтерпеж.