Когда следующая картина пробегает перед глазами, Грабовски останавливается.
Некоторое время он смотрит на песок, моргая и морща лоб. Затем разворачивается и терпеливо ждёт, смотря как облачко песка постепенно становится потрёпанным вездеходом.
Внутри едет мальчик, который собирается помочь Грабовски добраться до аэропорта. Мальчик не собирается никого уговаривать вернуться, ему не за что просить прощения, и так же нет нужды принимать его.
У мальчика впереди вся жизнь, у Грабовски позади уже треть.
И когда ты разом отсекаешь всё, что было в прошлом, следует оставить хотя бы одну связующую ниточку.
Быть может, она ещё понадобится, чтобы выпутаться из того лабиринта, который ждёт впереди.
Позже Грабовски и Мерк сидят в кабине вездехода и молчат.
Тишина не торжественная, не тягучая, а самая естественная.
Грабовски страшно, но он считает страх нормальной платой за то, что ему позволено выбраться из Медины. Этот город перестал быть его раем, перестал казаться ему праведным и, хотя в её власти удержать, Медина отпускает Любомира Грабовски.
Возможно, это плата за спасение, а может – просто блажь. Кто знает, о чём думают города, когда они сводят людей, дарят им неожиданные подарки или отбирают самое любимое? Грабовски точно не знает и предпочитает не задумываться.
Ему достаточно знания, что его отпускают.
Вездеход, внутри которого сидит прошлое Медины и её будущее, здесь, в настоящем, направляется в аэропорт.
Поднимаясь по трапу самолёта, Любомир Грабовски едва не разворачивается, но вовремя останавливает сам себя.
Впереди ещё две трети жизни, и он успеет вернуться, если захочет.
Пока же он желает две вещи, о которых Любомир Грабовски молчаливо просит у песка и ветра – не повелителей Медины, но тех, кто всегда будет царить в этом городе.
Любомир Грабовски не видит, но знает, что в эту самую минуту вечное движение песка останавливается. Ветер только усиливается, но песок лежит недвижимо, словно не состоит из мириады лёгких частичек.
Ветер гонит издалека тёмные чёрные тучи, а заодно приносит отзвуки песни, которую Грабовски слышал лишь однажды. В тот день тучи тоже стояли над городом, а два человека сидели в старом потрёпанном доме, пили пиво и смотрели мир Любомира Грабовски.
Того мира больше нет, как нет и шамана, но это не мешает песне звучать.
Когда самолёт с единственным пассажиром на борту взмывает в воздух, над Мединой идёт дождь. Любомир Грабовски смотрит в окно на удаляющийся город и улыбается.
Он где-то слышал, что уезжать в дождь – хорошая примета.
Благодарности
Жене Екатерине за то, что стойко перенесла увлечение мужа Мединой.
Роджеру Желязны, Стивену Кингу, Максу Фраю, Рэю Брэдбери, Фрэнку Герберту и ещё многим прекрасным писателям, которые радовали и продолжают радовать меня своими историями.
Максу Олину за полезный опыт работы автора с художником, а также за прекрасную обложку для этой книги.
Всем основателям и последователям Винтерпанка, без которых не случился бы рассказ, ставший основой для этого романа.
Лагиф и Илье Мельникову за то, что помогли сделать этот роман лучше, а также Аглае Вещиковой, Андрею Бударову, Вячеславу Бакулину и Марине Дробковой, которые дали несколько дельных советов.
Людям, рассказавшим реальную историю про «гробовые», пусть она и видоизменилась в этом романе.
Городу Тольятти, который мало чем похож на Медину, однако неизменно вставал перед глазами во время написания.
И, разумеется, героям.
Бонус
Интерлюдия: Карл
В правой руке Карла спрятан пучок невидимых для остальных нитей.
Они сделаны не из шёлка, хлопка или чего-либо ещё. Материал, который пошёл на их изготовление, прядут где-то далеко три пряхи, знакомые всем и каждому настолько, что нет смысла упоминать их имён; благо, за всё время существования человечества тех имён известно с десяток, если не больше.