Я сделал большой глоток кофе, отдававшего корицей, кардамоном, гвоздикой и ещё бог знает чем. А на втором глотке пришло понимание, что среди этого «бог знает чего» есть и несколько капель коньяка.
Он всегда был в «фирменном кофе Карла», но память услужливо утаила это от меня.
Я прислушался к своим ощущениям, но ничего не заметил. Да, кофе. Да, с коньяком. Бодрит, и ладно. Никакого желания тут же удариться в глухой загул.
И всё же я поспешно откусил от бутерброда, уже лежавшего на тарелке передо мной. Сжевал его весь в три укуса и прислушался к себе снова.
Вновь ничего.
После я без особой опаски сделал ещё один глоток кофе и успокоился.
Казалось, что это ещё одно из так надоевших мне чудесных превращений (излечиться от алкоголизма всего-то за несколько дней), но я знал, что цена мною уплачена сполна. Человек, который сейчас пил кофе в «Отвратном дне», сильно отличался от человека, неделей ранее заливавшего водкой несуществующее горе.
Удовлетворившись этими размышлениями, я допил кофе, съел ещё один бутерброд (в этот раз медленно и тщательно пережёвывая), а затем забрал пакет с едой для Бобби, расплатился и двинулся к двери.
Уже на выходе я обернулся и поймал загадочный взгляд Карла. Ощущение подступающей беды неожиданно кольнуло в сердце. Накатила слабость, коленки едва не подогнулись.
Тем не менее, меня хватило, чтобы кивнуть Карлу на прощанье, а затем выйти прочь.
Вопреки ожиданиям, на улице не стало легче. Беда приближалась, я чувствовал её холодное дыхание и руку, протянутую, чтобы схватить меня за сердце. Вот-вот должно была что-то произойти.
Нервно оглядываясь, я двигался к полицейскому участку, когда меня окликнул вопль, раздавшийся с той стороны, куда я посмотрел парой секунд ранее.
– Мужчинка! Детектив!
Голос был женский, резкий и смутно знакомый. Я быстро обернулся и увидел в глубине улицы чёрный размытый силуэт. Женщина бежала мне навстречу, с каждым шагом её образ становился всё чётче. Я узнал её даже раньше, чем разглядел, достаточно было вспомнить про «мужчинку».
Ивелин… Мать Мерка…
Ощущение беды стиснуло сердце уже по-свойски, без всяких предварительных ухаживаний. Я против воли зарычал сквозь зубы, вот только раздался лишь тихий свист.
– Что с ним случилось? – спросил я, когда женщина подошла ближе. – Что с Мерком?
– С ним?..
Она помедлила. Ещё секунду назад Ивелин шла ко мне целеустремлённо, словно только я мог спасти её. Или же оказаться тем виновным, который ответит за всё преступления. Но сейчас она рассеяно и растеряно озиралась вокруг, не замечая меня. Казалось, женщина не может понять, как она здесь очутилась.
– Ты не знаешь…
Это был не вопрос, а констатация. Ивелин развернулась, плечи поникли. Мне показалось, что сейчас я услышу рыдания, но вместо этого раздался лишь сухой кашель. Только в тот момент я понял, что женщина без маски. Вот и надышалась песком, пока бежала сюда.
– Давайте зайдём в управление, и вы мне всё расскажете, хорошо? – я старался говорить спокойно, потому что только это и мог сделать. Не оплакивать же Мерка, пока не ясно точно, что именно случилось.
Женщина ничего не ответила, но позволила мне обхватить её за плечи и увести внутрь. Пока мы шли, я чувствовал, что это будет ещё один долгий рассказ. И затронет он не только исчезновение Мерка, но и многое другое.
В этом городе, где никто и ни во что не верил, людям так не хватало исповедника. Может быть, его с успехом мог бы заменить психолог, но и таковых в Медине почему-то не водилось.
Приходилось за всех отдуваться детективу Грабовски…
Интерлюдия: Ивелин
Её зовут Ивелин Глосс, и она знает, что должна прожить эту жизнь только для себя.
Знает, когда ей всего три года, и все вокруг умиляются её походке, её улыбке, её словам, которые считают необычайно рассудительными для столь малого возраста. Ивелин специально подбирает эти слова. Подслушивает у взрослых и коллекционирует, как иные дети собирают кукол или красивые камешки.
Если хочешь жить для себя, то все вокруг должны считать тебя необыкновенной. Вот Ивелин и старается, чтобы жизнь продолжалась весёлым балаганом, потаканием её капризам, умилением, покупками, игрушками и так далее.
Когда в её жизни появляется маленький брат, она ненавидит его всей душой, ведь теперь до неё нет никому дела. Ивелин преувеличивает, как это любит делать каждый ребёнок и большинство взрослых, но контраст между прошлым обожанием и нынешними жалкими остатками разителен.
Ивелин молится. Искренне, с верой в чудо. Расчётливо, с обещаниями, которые реально выполнить. Самозабвенно, с одержимостью в голосе. Спрятавшись в самом тёмном углу, забившись туда, куда не проникает свет, она поднимает глаза к небу, которого не видит, и просит о том, о чём не должна просить.