Танец с огнем

Кирилл подъехал прямо к церкви, отслужил молебен, после чего проследовал в сопровождении светских и духовных начальствующих лиц в дом отца Даниила. На крыльце для принятия благословения выстроилась вся семья. Но тут случился курьез – их песик Дружок (кстати, сын моего Трезорки), привлеченный развевающейся от ветра рясой епископа, кинулся на него с громким лаем и принялся полы рясы трепать. Кирилл раздосадовался, к подготовленным кушаньям и вину почти не прикоснулся и пожелал ехать дальше (а планировалось ночевать!). Тут обычно тугодумный Флегонт смекнул к своей выгоде, и повез епископа к нам, в Синие Ключи. Мне-то оно ничего, а вот Лукерья с Акулиной, как прискакал из Торбеевки охлюпкой младший попович («Еду-ут! Еду-ут!!!»), так чуть не рехнулись от переживаний. Однако не ударили в грязь лицом, и накормили епископа и его прихлебателей вполне достойно. Особенно забавно было, как, предупрежденные уже о досадном происшествии, Фрол со Степкой, Настей, Феклушей и обеими поломойками вылавливали по усадьбе наших многочисленных собак и запирали их куда придется. Жулик, ошалев от антисобачьей суматохи и испугавшись за свою шкуру, удрал в поля, прихватив с собою обеих упряжных сук, а Лохмач напротив, в соответствии со своим темпераментом, прикинулся дохлым, и пришлось его в сенной сарай волоком, за все четыре лапы тащить. Вместе с Трезоркой и Феличитой под горячую руку заперли в бельевой Атю, и она там потом за троих выла, потому как ей хотелось епископа посмотреть… Но все обошлось, усталый Кирилл, поевши и попивши, сразу почивать пошел, а на следующий день, уезжая, освятил нашу часовню, и отцу Даниилу осталось теперь только утереться…»

– Любовь Николаевна, там какие-то малолетние оборванцы явились, говорят, что вы их лично в Синие Ключи погостить звали, – Феклуша не скрывала насмешки, ее круглая физиономия кривилась презрительно.

– Может, и звала, – равнодушно отозвалась Люша, оторвавшись от письма. – А чего нос-то морщишь?

– Дак, как отогрелись, воняют оне, оборванцы-то, невмочь… – пояснила горничная. – Прогнать?

– Зачем же, я сейчас гляну. Где они?

– У Лукерьи на кухне. Кормит она их. Жрут в три горла, как с голодного острова…

Маленьких акробатов Люша узнала сразу. И прежде тонкие, как будто сплетенные из прутьев, они еще похудели, и у обоих ввалились глаза. Девочка обвязана шерстяным платком, на котором дыр больше, чем всего прочего, у мальчика подошва одного ботинка привязана веревкой, из другого торчат какие-то тряпки и голый грязный палец с обломанным почерневшим ногтем. Лукерья, сокрушенно качая головой, подкладывает им в миски какие-то куски, они едят руками, без разбора, запихивая пищу в одинаково большие рты и запивая молоком из больших кружек. Когда мальчик глотает, по его тонкой шее прокатывается огромный комок.

– Где дед-то ваш? – спросила Люша.

Мальчик промолчал, еще ниже склонившись над миской.

– Помер дедка, – чуть слышно сказала девочка. – До Рождества еще. Кашлял, кашлял, потом посинел весь и помер. Хозяин, где мы на зиму встали, рассердился очень, что ему теперь хлопоты с упокойником, и нас сразу погнал, а сундук весь и тележку себе оставил, в возмещение расходов.

– Сволочь! – хрипло сказал мальчик. – Чтоб ему за жадность его глаза повылазили и печенка лопнула. Какие ему расходы, если дедку от управы хоронили…