Танец страсти

Малин не столько слушала, что он говорил, сколько следила за выражением его лица. Юхан не умел скрывать, что его волнует на самом деле, во всяком случае, ему никогда не удалось бы скрыть это от нее. И сейчас она, как в книге, прочитала на его лице то, что его действительно к ней привело. Не одну ее тяготила роль человека, общающегося с духами — Юхан тоже боялся показаться ненормальным, особенно перед своими коллегами-историками. Малин была единственным человеком, которому он мог открыто высказывать свои догадки. В каком-то смысле они были сообщниками — два человека, неведомо кем вовлеченные в заговор. В заговор против реальности.

А вдруг Йен прав, и причина ее страхов — в давней психологической травме? Тогда ничего не остается, как согласиться и с тем фактом, что Юхан — тоже сумасшедший. Малин вглядывалась в лицо соседа, пытаясь обнаружить какие-нибудь признаки безумия, но их не было. Нет, совершенно очевидно, что этот человек полностью себя контролирует, хотя и вымотан до предела. Куда безумней вел себя Симон, когда излагал им свою теорию относительно надписи.

Пожалуй, она не стала бы думать о Юхане как о сумасшедшем даже ради собственного исцеления. Единственный выход — вместе с ним разобраться, что происходит.

— Итак, буквально получается следующее: “Дважды верхушка ясеня увидит сушу. Ищи в одной чистой жертве причину битвы. Дерево это — одно, но вместе с другим оно отмеряет срок”.

Юхан выжидающе смотрел на нее. Малин усмехнулась:

— Красиво, конечно, но ничего не понятно.

— Ну, допустим, увидеть сушу может то, что обычно находится в море, так?

— Если, конечно, там, где написано “суша”, не подразумевается что-нибудь другое.

— Я думал об этом. Но, кроме каких-то уж совсем заумных понятий, в литературе это слово ничего другого не обозначает.

— А “верхушка ясеня”?

— Если это не конкретный человек, то конкретный предмет. Вообще-то “Васа” построен из деревьев, срубленных в королевской дубовой роще, но там могли расти и другие деревья…

— Я знаю, — перебила его Малин и уже после того, как сказала это, подумала: она точно знает это, но откуда? Прочитала на стенде в музее и запомнила? Вряд ли. Почему ей кажется, что с этим связано что-то очень близкое, какая-то история, которая произошла с нею самой… Это было — словно нащупываешь сквозь плотную ткань крохотную статуэтку нэцке, пытаясь определить, что это: что-то есть, но подробности ни за что не узнаешь. Еще немного помучившись, она прекратила эти бессмысленные усилия.

— Пусть безосновательно, но давай предположим, что первое предложение — это уже сбывшаяся часть предсказания. “Васа” дважды видел сушу, правда?

— Хорошо, но помни: у нас нет никаких доказательств, что это действительно так.

— А ты мыслишь вполне… наукообразно, — Юхан посмотрел на нее с интересом.

— Вот спасибо! — Нечего сказать, хорош комплимент, подумала Малин. Больше она ни слова ему не скажет, пусть выдумывает, что хочет.

— Извини, я не хотел тебя обидеть. — Он смутился, а потому тут же был прощен. Помолчав немного, Юхан продолжил: — “Ищи в одной чистой жертве причину битвы”. Тут все гораздо сложнее… В каждом отдельном слове я не сомневаюсь, но, хоть убей, не понимаю, о чем идет речь.

— Может, это описание какой-нибудь старой свары между двумя родами?

— Тогда не получается никакой связи с первым и третьим предложениями. Какая-то черная магия, честное слово… — Он растерянно глядел на Малин, а она думала: как только что-то не получается, он огорчается, как ребенок, получивший пустую обертку вместо конфеты. Впрочем, простодушие — признак мудрости, как любит повторять фру Йенсен. Истину лучше других видит тот, чей взор не замутнен подозрениями.

— Давай пока пропустим это, — вздохнула девушка. — Что дальше?

— Мне кажется, здесь говорится о том, что кроме “Васы” есть какой-то еще объект. И он определяет срок жизни корабля.

— По-моему, все, что пока можно сказать, — что есть что-то, сделанное из дерева. А с чего ты взял, что здесь снова речь идет о “Васе”?

— По умолчанию. Ни о каких других деревьях ведь не говорится.

— В общем, пока твоя версия не более убедительна, чем та, которую высказал Симон Кольссен, — честно призналась Малин.

— Ну что ж, — не смутился Юхан, — значит, надо работать дальше.

Они ломали головы над текстом еще часа четыре, не меньше. Сначала Малин сопротивлялась тому, чтобы напрямую связывать содержание надписи с “Васой”. Даже если дощечка находилась на судне в момент его гибели, все равно речь в ней могла идти о чем угодно. Например, кто-то вырезал кусок стиха, может быть, даже не понимая его смысла, просто так, от скуки. Почему нет? Или это была головоломка? Но на такое предположение девушки Юхан почему-то даже обиделся, и она не стала развивать его. Или дощечка была находкой, которую на “Васе” везли в Германию какому-нибудь знатоку древностей — ведь установить точный возраст дерева пока никому не удалось?

Но все же некоторые доводы Юхана звучали убедительно, и в конце концов Малин согласилась играть по правилам, которые предложил ее сосед.