Танец страсти

Небольшой клубок мягкой пыли, еще не затянутый пылесосом, покоился в углу под окном. Малин осторожно взяла его на ладонь, как будто это была крохотная вселенная, чью структуру она могла необратимо повредить неосторожным движением, и, поднеся к свету, направила на него кругляшок линзы. Увеличение было не слишком сильным, но достаточным для того, чтобы клубок разительно изменился, так что в первый момент Малин захотелось немедленно отбросить его. Под стеклом тревожно металась, трепетала и крутилась взвесь из ощерившихся, растопыренных во все стороны частиц. Постепенно они оседали, замирали, и тогда их можно было хорошо рассмотреть. Пылинки имели некоторое сходство с напуганными ежами, но если бы у ежей были не ровные гладкие иголки, а бесформенные уродливые шипы. От любого движения в воздухе эти шипы приходили в движение, так что весь клубок становился каким-то механизмом с бесконечным количеством деталей. Крупные фрагменты — волосы и неизвестно как здесь очутившиеся обрезки ногтей — вели себя иначе. Они тоже не находились в покое, приводимые в движение постоянными волнами колебаний воздуха, но имели собственные предпочтения, в какую сторону перемещаться. Малин казалось, что в микроскопическом мирке, который она сейчас наблюдает, волосы и ногти были тем каркасом, на котором держалось все остальное. Желтая чешуйчатая земля и темные чешуйчатые стволы странных деревьев, что растут из нее.

Странное занятие — сидеть на подоконнике и пристально разглядывать обыкновенный комнатный сор. Но девушка не торопилась вернуться к уборке. Малин чудилось, что она способна раскрыть какую-то чрезвычайно важную тайну. Вот так, думала она, этот клубок прибьется к другому, более крупному нагромождению невесть чего, потом все это скопище окажется там, где обрабатывают мусор, и, рано или поздно, в самом деле окажется строительным материалом для чего-то нового… Меня не станет, а крохотные частички моего тела будут продолжать участвовать в бесконечной сутолоке вещей.

Сквозь дырявое сито этих рассуждений утекала какая-то важная мысль, и Малин чувствовала досаду на себя за неспособность уловить ее. Потом и это чувство прошло, оставив только покалывание в затекших от неудобной позы коленях и усталость в глазах от долгого пристального вглядывания. Малин встала, прогнулась — спина тоже устала — и зажмурилась, чтобы дать глазам отдохнуть. Затем, уже по инерции, вновь навела лупу, которую все еще держала в руках, на горстку пыли, и ей стало не по себе.

Все эти маленькие волоски, соринки, крошки продолжали двигаться, цепляясь друг за друга, и теперь их мельтешение казалось каким-то неестественным, натужным. “Вот так, наталкиваясь на встречные предметы и увлекая их за собой, мог бы двигаться тот, кто уже мертв”, — подумала Малин и испугалась своей странной мысли.

Неожиданный звонок в дверь электрическим разрядом пробежал по ее плечам, как будто его кнопка была присоединена напрямую к шейному позвонку. Малин открыла, и на мгновение ей показалось, что она видит перед собой собственное отражение — по всей видимости, именно так должно было бы выглядеть ее лицо, если бы она была долговязым блондином с высокими скулами и криво сидевшими на носу очками. Перед нею стоял встревоженный Юхан. “Наверное, с ним опять что-то приключилось”, — устало подумала девушка, отступая в сторону и пропуская соседа в прихожую.

Расшифровка древних надписей — процесс захватывающий, даже если ничего не понимаешь в палеографии. Юхан уже проделал всю черную работу — распознание символов и складывающихся из них слов. Но, как оказалось, радоваться было рано. Текст упорно не желал складываться в единое целое и не открывал своего смысла. Отдельные фразы можно было понять буквально, но тогда терялась их связь с другими фрагментами. Юхан предполагал, что надпись содержала сообщение, написанное в соответствии с образцами древней поэзии, а это, как знала Малин из краткого курса древнескандинавской словесности, значило, что содержание скрыто под семью печатями ассоциаций, иносказаний и намеков.

Она удивилась, когда Юхан пришел к ней с предложением ему помочь — среди его знакомых наверняка была дюжина специалистов, которые были бы рады применить свои таланты к этому трудному случаю.

— Видишь ли, — сказал он, — и ты и я непосредственно замешаны в эту историю, а я не сомневаюсь, что надпись имеет отношение к кораблю и к тому, что с нами обоими происходит. — Малин хотела было возразить, но, увидев, с каким энтузиазмом он говорит, промолчала. — И потом, палеографы привыкли мыслить шаблонами, а здесь — совершенно особый случай, надо иметь художественное воображение, как, например, у тебя.