Тангейзер

Елизавета вскричала отчаянным голосом:

– Сжальтесь!.. Господь велит не отнимать даже у самого отъявленного злодея последнюю надежду!

Ландграф взглянул на нее люто, но выражение лица чуть смягчилось, когда увидел, кто обращается с такой трогательной мольбой.

– Изгоняется, – повторил он, помедлил чуть и закончил резко: – Пока сам папа римский не дарует ему отпущение грехов!

В зале снова зашумели, кто понимающе, кто с удовлетворением, но многие все еще требовали немедленно предать смерти святотатца.

Тангейзер медленно сошел со сцены, никто не остановил его, когда он прошел через зал и отправился длинными коридорами в комнату, что служила ему приютом последние дни.

Эккарт вошел за ним следом, остановился в дверях.

– Тангейзер…

Тангейзер покачал головой.

– Не подходи. А то и ты подхватишь заразу.

– Ты мой друг, – ответил Эккарт. – И, мне кажется, я смутно начинаю понимать грандиозность того, что ты сделал… Если хочешь, я пойду с тобой.

– Тебе не надо отвечать за мои ошибки, – возразил Тангейзер. – Но спасибо за твое благородство, Эккарт.

Эккарт ответил упрямо:

– Тебе нужна помощь. Тем более сейчас, когда ты в беде.

– Я снимаю доспехи, – сказал Тангейзер, – оставляю коня, а в Рим пойду пешком, как все паломники. Кающемуся грешнику не пристало восседать на дорогом рыцарском коне.

– Что ж, – ответил Эккарт бодро, – мне пешком ходить приходилось чаще, чем тебе.

– Ты не должен страдать за мои ошибки!

Эккарт покачал головой.

– Дорогой друг, страдание… это когда не допускают к служению. Человек, как и волк, должен быть в стае. Без нее страдает и воет ночами на луну в смертной тоске. Я пока ничего в жизни не совершил достойного, но буду горд, если не оставлю тебя в беде!.. А родители будут говорить детям: будьте такими верными, как доблестный и благородный Эккарт фон Цветер!

Тангейзер пробормотал в неловкости:

– Ну… если это… нужно тебе самому, то да, я не против, еще как не против…

– Спасибо, – вскрикнул осчастливленный Эккарт.

– Это тебе спасибо…

– Нет, – возразил Эккарт, – тебе!.. Это ты даешь мне шанс сделать в жизни что-то достойное. Я признаю тебя господином и пойду за тобой, потому что ты только что совершил подвиг, пожертвовав собой за друга… и совершишь еще, к которому я буду причастен!

Они покинули замок через восточные ворота, почти заброшенные, ими никто уже не пользуется, даже не через ворота, давно вросшие в землю, а через калитку в привратной башне и отошли уже на пять-шесть миль, когда далеко за спиной послышался дробный стук копыт.

Тангейзер дважды оглянулся через плечо, но шел, обуреваемый печальными думами, наконец грохот копыт прогремел совсем рядом, раздался знакомый голос:

– Фух, едва догнал!

С седла соскочил Вольфрам, в голубом жилете, роскошная шляпа с белым пером, брюки тоже голубые, как и сапоги без шпор, из чего понятно, что бросился за ними вдогонку, не успев переодеться для дороги.

Он моментально оказался перед Тангейзером, обнял его с такой страстью, как никогда не обнимал.

– Что ты наделал, – прошептал он ему в ухо горячечным шепотом. – Что ты наделал… Хоть мы и друзья, я за тебя готов жизнь отдать… но не уверен, что вот так решился бы на изгнание…

Тангейзер криво усмехнулся.

– Ну да, ну да… А если я не ради дружбы, а сам хотел заполучить Елизавету?

Вольфрам невесело рассмеялся.

– Ты?.. Ты всегда ее дразнил… Да и знал ты прекрасно, какой взрыв негодования вызовет твоя песня! После нее ни о какой Елизавете уже и думать нельзя…

– Я стараюсь не думать, – ответил Тангейзер.

Эккарт молча поглядывал то на одного, то на другого, наконец спросил почтительно:

– Вольфрам, кого признали победителем турнира?

Вольфрам отмахнулся.

– Как наш доблестный ландграф с Битерольфом и рассчитали, все… даже те, кто собирался отдать голоса Готфриду, одумались после выступления моего лучшего друга, такого самоотверженного… что у меня сердце рвется от горя и непонимания, что я вот принял такой бесценный дар… и ничем не могу пока ответить!

Тангейзер покачал головой.

– Человек предполагает, а Бог располагает.

Эккарт уточнил:

– Победа за вами?

– Да, – ответил Вольфрам. – Да!.. Но какой ценой? Мой друг пошел в ад для того, чтобы я не проиграл на турнире!..

Тангейзер сказал тихо:

– Я этот ад давно ношу в себе. Я сам хочу освободиться от него. Говорят, папа римский это может.

– Папа римский, – сказал Вольфрам с почтением, – наместник Господа на земле!.. У него ключи от Царства Небесного, он волен освобождать любого человека от любого греха!

– Дай-то Бог, – прошептал Тангейзер. – Никто не знает, как мне это важно. Счастья тебе, мой дорогой друг…

Вольфрам снова обнял его с чувством, а когда разжал объятия и отодвинулся, Тангейзер увидел бегущие по его щекам слезы.

– Я никогда не забуду твой подвиг, – прошептал Вольфрам. – Тангейзер, я твой вечный должник и… понимаю, что никогда-никогда не смогу отплатить тебе ничем подобным по величию и жертвенности! Но я закажу детям и внукам, чтобы всегда наш род помнил о твоем подвиге и служил твоему роду.

Тангейзер тоже обнял Вольфрама, но тут же отпустил и даже оттолкнул в грудь.