Тангейзер

Он покачал головой.

– Пока не соображаю.

– Вы же поэт, – напомнила она. – Пишите мне стихи! Сочиняйте песни. Исполняйте в мою честь.

Он пробормотал:

– Но я так редко вас вижу. И вы тут же исчезаете.

Она сказала покровительственным тоном:

– В моих владениях я знаю все и слышу все. Пойте, я услышу. Читайте стихи – ни слова не проскользнет мимо меня.

Он спросил угрюмо:

– И как я узнаю, что мои песни наконец-то подействовали?

Она чарующе улыбнулась.

– Обещаю, вы это узнаете! И ни с чем не спутаете.

– Ну, – сказал он с сомнением, но уже загораясь самой идей сразить песнями саму Афродиту, – хорошо, я принимаю вызов! Что касается песен, я еще не терпел поражений.

Она сказала с обольстительной улыбкой:

– Хорошо, герой! Посмотрим, насколько ты силен в песнях!

Он сказал со скромнейшей гордостью:

– Вообще-то я успел показать себя и здесь…

– Успел, – согласилась она. – Но пока только перед служанками. Остался пустяк – завоевать и госпожу!

Она звонко и чувственно рассмеялась, он сам ощутил, что сглупил с такой похвальбой, все-таки на простолюдинов действуют одни песни, на королей – другие.

– Сегодня же начну, – пообещал он твердо.

Глава 14

Увы, в тот же день начать не удалось, две новые вакханки так его поили, терзали в постели и снова распаляли в нем похоть, что он только и наслаждался их горячими телами и бурными ласками, но на другой день все же ухватился за лютню, отверг все предложения пить вино и принять ласки нежных женщин, ушел подальше в грот, а оттуда поднялся на скалу и сел в таком месте, чтобы не видеть купающихся с веселым визгом и хохотом внизу нагих женщин.

Слова и мелодии лезли сперва злые, он посидел, стараясь снять напряжение в теле и мышцах, придвинулся к краю и, поглядывая на пышные формы веселых вакханок, начал подбирать слова и мелодию.

Даже у животных присутствуют зачатки ревности и соперничества, но у вакханок, похоже, это истреблено напрочь. Вернее, они сами предпочли избавиться, чтобы не отягощать себя чем-то неприятным, а себе оставили только радость и наслаждение жизнью.

Возможно, думал он, старательно укладывая слова в красивый ряд, где заструятся красивым ручейком при поддержке мелодии, которую осталось только уловить, это и есть самая правильная философия. Живи, наслаждайся, не вреди другим, будь радостен, и пусть счастливая улыбка никогда не покидает твоего лица…

И песня должна выразить все это с такой силой, с какой они сами пока еще не осознают, какое счастье им выпало. Это может объяснить только он, который пришел из холодного и враждебного мира.

Он сложил три песни, уже при исполнении первой вокруг него собралась половина вакханок, после второй и третьей уже все расположились вокруг, и ему пришлось исполнять и снова и снова.

Четвертую он отделывал особенно тщательно, в словах такая мощь, что музыку составлять особенно сложно, чтобы не выглядела бледно…

Он подбирал мелодию, когда вблизи вкусно захрустел крупнозернистый песок. Голда подходит с улыбкой, как обычно, однако на этот раз в ней что-то иное, Тангейзер насторожился и опустил на струны ладонь.

Она сказала с легким укором:

– Ну что же вы, герой?

– Песня не готова, – объяснил он.

– Но уже то, – ответила она, – что я слышала, начинает нравиться…

– За столом не говорят о кухне, – напомнил он, – а недоработанная песня звучит ужасно.

– Эта не звучит.

– Будет лучше, – пообещал он.

Она перевела взгляд на его ладонь, придерживающую струны, словно те могут заиграть сами.

– Жаль… Мне казалось, что я могу… слушая, даже что-то подсказать…

Он дернулся, произнес холодновато, чувствуя себя задетым:

– Дорогая Голда, даже боги не могут подсказывать музыкантам, поэтам, скульпторам и художникам!.. Это не работа, это творчество, здесь мы по меньшей мере равны богам, если не выше! Лично я считаю, что выше, так как ни один из богов еще не написал ни одной стоящей песни…

Она сказала с улыбкой:

– Как сейчас помню, Аполлон их сочинял часто.

Он отмахнулся.

– Мы же не говорим о ерунде?

– Почему ерунде? – запротестовала она.

– Потому что великие песни времени не подвластны, – объяснил он. – «Песнь об Илиаде» и «Песнь про Одиссея» все еще живы, потому что это шедевры, а если песни Аполлона забыты, то, значит, тот красавчик был простым любителем, а не поэтом.

Она покачала головой, взгляд стал задумчивым, но на губах все еще играла улыбка.

– Вы говорите жестко, – произнесла она чарующим голосом, – но, боюсь, в чем-то вы… нехорошо так, правы. Аполлон был хорошим стрелком из лука, хорошим любовником, хорошим поэтом и музыкантом, хорошо управлял колесницами, однако, видимо, чтобы быть лучшим…

Он договорил, чувствуя, что она заколебалась:

– …надо страстно отдаться чему-то одному! А не прыгать, как зеленый кузнечик, по огромному полю.

– Как вы?

Он ответил с вызовом:

– Как я!.. Хотя я был хорош как с мечом в руке или копьем, так и в укрощении диких коней, но все это оставлено позади! Драться и другие умеют, а вот дар слагать песни только у меня, потому я все в жизни могу оставить, но не песни!