Тангейзер

– Да это собирательный образ Зевса, Аполлона, Ареса, Посейдона… и прочих скотов. Да, сейчас во мне криком кричит то, что называем душой… Да еще как кричит, просто рвет меня изнутри!

Она увидела, как он побледнел и ухватился за грудь, испуганно вскрикнула:

– Да что с тобой? Может, еще вина?.. Сладких фруктов?.. Женщин?.. Ты не можешь ничем заболеть, в моем царстве просто не бывает болезней и страданий!

Он простонал сквозь стиснутые челюсти:

– Значит, бывают…

– Нет! – вскричала она в страхе. – Это невозможно!

Он бледно улыбнулся, лицо все еще искажено страданием.

– Ну да, конечно…

Она заломила руки.

– Я же чувствую, ты страдаешь. Но… почему?

– Душа зашевелилась, – прошептал он. – Какие же у нее острые когти! Ох, еще и зубы… Что плотские утехи?.. За них никто не отдаст жизнь. А ее отдавали за брата, за отца или мать, за любимую сестру, за друзей, за сюзерена, за родные земли… Многое мы любим так сильно, что готовы отдать жизнь. Разве это не мерило более высокой любви, чем жажда животного наслаждения?

Она прошептала непонимающе:

– Милый… о чем ты?.. Я просто не понимаю…

Он прошептал:

– Здесь я умру… Я не хочу и боюсь выходить в неуютный мир, куда требует моя душа… но умирать… здесь?.. Нет… Неужели я ничего не стою?

Она проговорила с болью в голосе:

– Ты самый лучший…

Он поморщился.

– Разве что здесь… А как там… не знаю, не знаю. Отпусти меня, Голда. Зачем тебе мой смердящий труп?

Она вскрикнула:

– Ни за что!.. У меня никогда не было такого мужчины. Я все эти годы ни разу не пожалела, что я с тобой, а это для меня неслыханно!

Он вздрогнул, холодная волна ужаса прокатилась по всему телу.

– Годы?

Она посмотрела с ласковой насмешкой.

– А ты не знал?

Он пробормотал:

– Конечно, нет… откуда? Я был занят… я составлял песни…

Он запнулся, она подсказала безжалостно:

– В редких перерывах между утолением своей страсти!.. Ты очень долго не мог привыкнуть, что можешь брать любую женщину… брать ее как хочешь и где хочешь. Ты все время придумывал, как разнообразить похоть и совокупления, даже я была впечатлена твоей изобретательностью… Ну да, ты же творческий человек, а у вас творчество в первую очередь выливается в удовлетворение своих желаний плоти!

Он пробормотал, избегая ее взгляда:

– Я сочинял и песни…

– По одной в год, – сказала она, – милый мой, я не знаю, что с тобой случилось… но все хорошо, твоя болезнь пройдет… не может не пройти!

Он пробормотал:

– Пройдет?

– Да!

– Разве это хорошо, – проговорил он так, словно сам еще не понимал, как отнестись к такому, как неожиданная и непонятная болезнь и возможность такого же исцеления, – если пройдет… или нехорошо?.. Не значит ли, что душа умерла?

Она вскрикнула:

– Но ты-то будешь жив!

– И даже здоров, – согласился он. – Еще как здоров… Ничто уже не будет тревожить… Но как хорошо и радостно будет… кому?

– Тебе, милый, тебе!

Он сказал тоскливо:

– Мне? Разве то буду я?.. Без души я разве я?

Она хотела уверить, что любое исцеление во благо, но он вдруг насторожился, отодвинулся от нее и воззрился с таким страхом и отвращением, что она вскрикнула в горе:

– Что с тобой снова?

Он пробормотал, не сводя с нее пристального взгляда:

– Я много слышал с детства страшилок о том, как дьявол покупает душу за мирские блага, за любовь женщин, за золото и власть… но считал это бабьими сказками. Но теперь я понимаю, что не все так просто. Я уже продал душу… и без всякого договора!.. Какой договор, все так ясно… Пока я тешу себя в разнузданной похоти, душа становится все меньше и меньше, пока наконец не заболеет и не умрет…

Ее лицо стало совсем растерянным, она взмолилась:

– О чем ты говоришь?

– Я из другого мира, – прошептал он. – Мы бунтуем против правил… мы мечтаем о мире без них… и вот я оказался в мире своей мечты! И что?.. Где мое бесконечное и незамутненное счастье?

– Оно будет, – заверила она, тут же поправила себя: – Оно вернется. Ты же был счастлив, забыл?

Он сказал с болью:

– Да где я только не бывал счастлив… Когда мне было четырнадцать, жена моего старшего брата затащила меня в свою постель, пока он гонялся в лесу за оленем… О, как я был счастлив! Да только всю мою жизнь и дальше у меня было именно такое счастье, что так не поднялось выше пояса…

– Выше пояса? – переспросила она. – А зачем выше?

– Душа находится выше, – объяснил он, поморщился, пережидая острый прилив боли, лицо стало серым, а губы посинели. – Неужели я тут издохну?.. Отпусти меня, Голда…

Она непреклонно покачала головой.

– Нет. Там жестокий и холодный мир. Там ты погибнешь очень быстро. Ты стал нежнее мотылька, что страшится не только зимы, но даже дождя и ветра…

Он поднялся, хватаясь за стену.

– Так тому и быть. Выпусти меня, прошу!

Ее лицо стало жестким, она произнесла ровно и холодно:

– Нет. Ты был хозяином моего тела, ты делал все, что желал, тебе было подвластно все!.. И чем ты отплатил? Ты останешься здесь навеки. Ты мой, только мой. Я не выпущу тебя из своей власти.

Он пал на колени и со слезами вскричал: