Тангейзер

Вольфрам рассмеялся, ухватил его за рукав и потащил с собой. В просторном продолговатом зале, куда они вошли, в ряд горят всеми свечами восемь люстр, столы поставлены в виде буквы «Т», все под праздничными белоснежными скатертями, слуги торопливо прошмыгивают вдоль стен и расставляют сразу жаркое, пропуская холодные закуски.

Тангейзер с любопытством осматривался, все дышит богатством и уверенностью, столы и кресла по-германски тяжелые, добротные, блюда только из серебра и золота, первые гости уже пошли в зал и осматриваются, кому где сесть, распорядитель церемонно указывает места, распределяя по сложной системе заслуг и знатности.

Слуги торопливо внесли блюда свежеподжаренных кровяных колбасок с яичницей, вошел Битерольф, сразу повел носом, хватая запахи и ухватив за локоть пробегающего слугу.

– Вот это, – распорядился он, – и вот это… ага, и еще вон то…

– Да, господин?

– Поставить немедленно, – распорядился он. – Вот на это место.

– Хорошо, господин, – откликнулся слуга, – сейчас положим…

Битерольф воскликнул оскорбленно:

– Что значит, сейчас положим?.. Оставь весь поднос!

– Но, господин…

– Я тебе что, птичка божья, что по зернышку клюет и сыта бывает, дура такая?

– Нет, господин…

– Похож я на птичку? – продолжал он грозно. – Нет, ну тогда иди, бить пока не буду.

Слуга оставил поднос с жареным гусем на столе перед указанным креслом и помчался за другим подносом.

По всему залу покатился могучий и смачный запах жареного мяса с луком и перцем. Гости заходили, потирая ладони и поводя носами, шумно и весело рассаживались, перебрасываясь шуточками, обменивались приветствиями.

Тангейзер пил и ел, стараясь ничем не выделяться, хотя и чувствовал себя не то чтобы совсем уж чужим, все свои, но чем-то казался себе бывалым дедом среди буйной и гогочущей молодежи, и потому грусть не покидала душу.

На балкон выходили один за другим миннезингеры, там же гремели трубы, Тангейзер почти никого не слышал из-за этого шума, уже молча ел и пил, поглядывая на гостей, кое-кто из них будет на состязаниях, и он всматривался, стараясь определить, кто будет бороться за первое место.

Те, что поют сейчас, пользуются предоставленной хозяином возможностью показать себя, до участия в состязаниях их не допустят, отсеяв заранее, им еще долгий путь признания, а вот Гартман фон Хельдрунген или Бурхард фон Шванден, что сидят напротив друг друга за соседним столом и тоже присматриваются друг к другу, это соперники серьезные…

Вольфрам подсел в свободное кресло рядом с Тангейзером, радостный и возбужденный, быстро кивнул на распевающего под лютню барда с очень громким голосом.

– Как тебе вот тот? Поет все-таки хорошо…

– Неплохо, – согласился Тангейзер. – Но миннезингером ему не стать.

– В этот раз? Или вообще?

– Думаю… вообще.

– Почему так уверен?

– Я эту песнь слышал еще до отъезда в Святую землю, – пояснил он. – И слышать ее снова?

Вольфрам возразил:

– А почему нет, если песнь хороша?

– Я слушаю ее с удовольствием, – объяснил Тангейзер, – только не всякий поющий – певец, но даже хороший певец – еще не миннезингер! Поэзия непременно требует новизны, и ничего для нее нет убийственней повторения. Миннезингер – это прежде всего сочинитель!

– А если он будет петь свои песни, – сказал Вольфрам, – составленные в молодости?

– Он останется миннезингером, – согласился Тангейзер, – но каково ему самому будет ловить сочувствующие взгляды и слышать разговоры, что когда-то в молодости был хорош, а сейчас лишь тень самого себя?

Вольфрам зябко передернул плечами.

– Я бы этого не хотел, – признался он.

Тангейзер взглянул с сочувствием.

– Но девяносто пять из ста, – сказал он, – заканчивают именно так. Невесело, верно?

– Еще как, – согласился Вольфрам. – Мы что, сумасшедшие?

– Все люди сумасшедшие, – сказал Тангейзер мирно. – Но миннезингеры – это сумасшедшие среди сумасшедших.

Вольфрам мягко улыбнулся, обнял друга за плечи.

– Пойду навещу Торона, а то что-то грустит…

Тангейзер проводил его недобрым взглядом. Вольфрам здесь уже чувствует себя как дома, даже берет на себя заботу о гостях, словно ничего не может измениться в его планах…

Слуги, неслышно ступая, подали на широких подносах орехи грецкие и лесные, а после них пироги с изюмом, но еще до них Тангейзер ощутил, что сыт, и потреблял понемногу только привезенное из Италии, южной части германской империи, сладкое и душистое вино, сохранившее в себе частицу теплых ласковых стран.

Вблизи заговорили об императоре, Тангейзер невольно начал прислушиваться. Находясь там почти рядом, он и не знал, что, оказывается, тамплиеры и госпитальеры вместе с патриархом Иерусалима составили план вернуть Иерусалим папе римскому. Император, вроде бы занятый своим гаремом да алгеброй, вовремя узнал об их заговоре, обвинил тамплиеров в предательстве и выслал их из Акры. Чтобы окончательно сломить хребет гордым тамплиерам, считавшим себя незаменимыми, он вызвал на помощь недавно созданный Тевтонский орден.