Танги

У отца Танги было два брата. Старший, Норбер, был высокий, статный человек спортивного склада, с большими карими, очень добрыми глазами и совсем седыми волосами. В молодости он увлекался азартными играми и с тех пор сохранил любовь к опасностям и риску. Он женился по любви на женщине иной национальности и иного вероисповедания. Семья жестоко наказала его за такой мезальянс[20]. Братья и сестры порвали с ним отношения на многие годы. Когда ему пришлось бороться с тяжелой нуждой, никто не протянул ему руку помощи. Долгие месяцы перебивался он со дня на день в маленьком нормандском городке, где ему порой бывало нечего есть. Он ходил в окрестности собирать дикие яблоки, которые потом пекла его жена, этим они и питались. Норбер писал отчаянные письма матери и братьям, но они отказывались общаться с «парией», каким он стал для них. У него был сын, умерший вскоре после рождения… Долгие годы одиночества и борьбы не оставили в душе у Норбера ненависти, как и у Танги годы заключения. Но теперь он знал истинную цену людям. Он мало говорил. Он предпочитал держать про себя все то, чему его научили перенесенные испытания.

Норбер любил Танги. Он понял его с первого взгляда, но не хотел, чтобы создалось впечатление, будто он вмешивается в дела брата. Однако он очень сердечно встречал племянника. Он уважал Танги и если не всегда понимал его, то предоставлял ему идти своим путем. Он познал страсть к игре и риску и пострадал от нее. Вот почему, быть может, он наблюдал теперь за Танги, как когда-то наблюдал бы за кровным скакуном. Ему хотелось знать, чего достигнет этот юноша, с которым жизнь обошлась так сурово, нарушив все «правила игры». Он не мешал ему поступать по-своему, но решил, если понадобится, прийти ему на помощь, чего бы это ни стоило, и ничего не просить взамен.

Его жена Нита, высокая, стройная женщина с изящной походкой, светлыми волосами, слегка вздернутым носом и синими глазами, ясными, как море в летний день, была само обаяние — оно сквозило в ее улыбке, в каждом движении, как отблеск далекой, овеянной туманами северной страны, где она родилась. Она говорила по-французски с легким певучим акцентом.

Она знала Танги, когда ему было всего пять лет, и сразу же предложила взять ребенка к себе, со свойственной ей интуицией угадав, во что превратится жизнь этого мальчика, родителей которого разделяла непримиримая ненависть. Никто не стал ее слушать, родственники всегда относились к ней как к «иностранке», к чужой. Семья мужа так и не признала ее. Нита видела, что «они» ее не любят, но, ничуть не нуждаясь в их любви, спокойно шла своим путем: в душе она была к ним совершенно равнодушна.

Танги любил дядю и тетку. У них, конечно, были свои предрассудки, но они умели о них забывать. Он любил их просторный, светлый, солнечный дом; ему нравилось приходить к ним и сидеть, не замечая, как текут часы. Жизненные невзгоды тесно сблизили мужа и жену, и Танги видел, что они глубоко любят друг друга. Здесь он находил благополучие, построенное не на «стильной» мебели, а на истинной любви, и отдыхал душой. Вот почему он часто бывал у них. Они пытались убедить Танги, что, несмотря ни на что, отец его любит…

Однако совместная жизнь с отцом становилась для Танги все тягостней. Из-за всякого пустяка разыгрывались сцены. С нарочитой бестактностью и чудовищной жестокостью этот человек старался осквернить все, что было у Танги самого святого, — его воспоминания. Однажды по самому ничтожному поводу вспыхнула ссора, вскоре перешедшая всякие границы.

Норбер в давние времена принял участие в девочке из бедной семьи; ее мать тяжело заболела, а у маленькой Моники были слабые легкие. Он приютил девочку у себя, вылечил ее и дал ей возможность два года учиться, живя в его семье. Благодаря Норберу ей удалось затем устроиться секретарем в издательство. Она сохранила горячую благодарность к своему покровителю, а он очень привязался к своей подопечной. Как-то ой познакомил Монику с Танги, а тот имел неосторожность рассказать об этом отцу.

— Что за дурацкая идея! — воскликнул отец. — Встречаться с какой-то горняшкой!

— Во-первых, она совсем не горничная, — возразил Танги. — Во-вторых, я буду встречаться, с кем захочу. И, в-третьих, она гораздо достойнее многих людей нашего круга.

— Нет, как вам нравится этот бездельник! Он смеет спорить с отцом!.. Если б не я, он подох бы с голоду. Никто не заставлял меня идти за ним на вокзал, но я пошел. Привел его к себе в дом. Сделал из него «джентльмена». И вот вам результат!

— Альбер, успокойся, — вмешалась жена. — Откуда мальчику знать… Он прожил всю жизнь с ужасными людьми… Нельзя забывать-, что он постоянно общался с рабочими, даже с ворами… Пойми, ему нужно время… Он еще выровняется.

Танги встал. Он был бледен. Сердце у него так колотилось, что, казалось, сейчас разорвется. Он против воли начал кричать. В первый раз по приезде он решил высказать им все, что лежало у него на сердце.