Танги

Оба чувствовали себя немного неловко. Наконец вернулся отец, Танги вздохнул с облегчением. Отец предложил ему принять ванну. Танги с радостью согласился. Когда он вышел из ванны, он чувствовал себя менее напряженным, почти воскресшим. Отец улыбнулся ему, и они уселись втроем пить чай перед камином. Тревога, сжимавшая Танги горло всю дорогу от Сан-Себастьяна, теперь прошла. Он ни о чем не думал. Мачеха представила ему горничную Мари. У молодой эльзаски был теплый, сочувственный взгляд. Она расплакалась сильнее всех других членов семьи и всхлипывала весь вечер. Танги познакомился и с дочерью своей мачехи, Жанеттой. Ей было лет тридцать. Он нашел, что она красива и очень любезна. Незадолго перед тем она овдовела, и Танги ее пожалел. Она подарила Танги пальто своего покойного мужа и пачку сигарет, сказав, что ее муж был с ним почти одного роста. Танги улыбнулся, растроганный, и подумал, что ей, верно, было нелегко сделать ему этот подарок. Ему хотелось бы иметь такую взрослую сестру, как она…

В квартире отца не оказалось лишней кровати, и было решено, что Танги поселится в ближней гостинице, а питаться будет с родными. Вечером Танги пошел пройтись с отцом и его глупой, постоянно скулившей собакой. Собака сразу невзлюбила Танги, и он платил ей тем же. Первый раз с приезда сына отец мирно болтал с ним о том о сем; они вспоминали Испанию, Гренаду, закаты солнца над Сьеррой Невадой… Ложась спать, Танги был счастлив.

III

В последовавшие дни отношения между отцом и сыном становились все менее натянутыми. У них даже бывали минуты настоящей близости, когда они часами беседовали в гостиной. Сидя в углу у камина, они вспоминали Испанию.

В отце Танги странным образом смешались черты истого буржуа с чертами простолюдина. С одной стороны, он считал себя рационалистом, верным учеником Декарта. Он утверждал, что может вскрыть причины всех событий, и определял их с забавной точностью. Но в то же время он был способен понять и оценить скрытую поэзию, свойственную вещам и людям. Он любил природу. По воскресеньям он отправлялся с сыном на машине за город, в лес, куда-нибудь в окрестности Парижа; они бродили вместе по сухим листьям, вдыхали ароматы влажной земли. Отец «принюхивался». Он приходил в восторг от окраски деревьев, останавливался полюбоваться деревенским домиком под старой черепичной крышей, обвитой плющом. Он любил зайти в местный кабачок и завести разговор со старожилом о погоде, об охоте или рыбной ловле… С каждым он умел найти верный тон. Но Танги никак не мог понять другой стороны его натуры. Отец придавал значение лишь всему показному, ценил только денежную удачу, презирал бедняков и считал, что сам принадлежит к особому миру.

Эта двойственность сказывалась и на их отношениях. Танги чувствовал, что они начинают привязываться друг к другу. Но что-то их разъединяло даже в минуты близости. Это «что-то» Танги никак не удавалось определить. Быть может, то было их прошлое.

Когда они разговаривали просто, доброжелательно, они, казалось, вновь находили друг друга. Они одинаково любили жизнь и людей, не стараясь искать «то, чего в них нет». Они улыбались тем же жестам и были снисходительны к тем же слабостям. Оба одинаково презирали всякую напыщенность и барабанный бой, а также туманные символы, лишенные человеческого смысла. За громкими речами они умели видеть убогие мыслишки и понимали пустоту трескучих фраз. Они любили улицу с ее разнообразными типами, оба добродушно улыбались, встретив босяка или влюбленную парочку. Они смотрели на мир с симпатией и всегда становились на сторону любви против женоненавистников и стояли просто за счастье, а не за «великое счастье». Ни один из них не осуждал этот мир. Они просто любил его, ибо, если наш мир далеко не лучший из возможных миров, он все же хорош со всеми его жалкими горестями и жалкими радостями. Танги тяжело досталась эта мудрость; а его отцу?.. Они любили уличные песенки, смеялись над парижскими мальчишками. Они отдали бы всех генералов на свете, вместе с их орденами и позументами, за старого грязного бродягу-философа. Оба одинаково любили самую примитивную свободу, которая выражается в том, что человек говорит «д…», если ему что-нибудь не нравится. Так они относились к жизни, отрицая все, что кончается на «изм». Они сохранили веру в людей не потому, что считали их хорошими, но потому, что знали: люди способны на хорошее. И отец и сын не любили ни священников, ни военных, и это тоже их сближало.

Но в характере отца была другая сторона, которую Танги никак не мог понять. В нем уживалось множество предрассудков, нелепых и бессмысленных; он сурово осуждал людей, которых совсем не знал, лишь за то, что они имели несчастье родиться не в «знатной семье». Отца и сына разделяла уйма мещанских взглядов и убогих суждений.