Танги

— Нет, я не ваш отец. Ваш отец сейчас придет. Он ждал вас на перроне. Должно быть, он вас пропустил. Поставьте чемодан на землю. Он сейчас будет здесь. Вы хорошо доехали?

— Да. Благодарю вас.

Танги ждал. Сердце его отчаянно колотилось, и он боялся, что потеряет сознание: «Только бы не сейчас… Сейчас было бы так некстати!..» Он пристально смотрел на выход с перрона. Ему казалось, что это совсем как в романе: отец и сын ищут друг друга на вокзале, словно чужие. Затем решил, что вся его жизнь — настоящий роман, роман, на котором даже Жюль Верн не решился бы поставить свою подпись.

— Вот и он!

К ним подходил человек лет сорока пяти или пятидесяти. В его поредевших волосах проступала седина. На нем было темно-серое пальто, и шел он немного сгорбившись. Смуглое, как у испанца, лицо, короткий прямой нос и мясистые губы. Но прежде всего обращали на себя внимание очень большие черные, немного влажные глаза, блестевшие, как вороново крыло на солнце. Крупные, неловкие руки напоминали руки рабочего.

Танги с волнением смотрел, как он приближается. Вдруг отец показался ему старым. В памяти Танги лицо отца бессознательно запечатлелось таким, каким он знал его в детстве: в те далекие дни, когда отец приезжал к его матери в Виши, пятнадцать лет назад. Но с тех пор прошли годы, и отец постарел. Танги это огорчило.

— Это ты?

Голос был резкий, неприятный. Танги еще раз убедился, что отец ему не рад.

— Да.

— Так. Ну что ж, пойдем куда-нибудь, нам надо поговорить. Чемодан ты оставишь в машине. Что у тебя в нем?

— Немного грязного белья.

— Грязного?

— Да… я…

Они сели втроем в черный автомобиль. Отец Танги нервно бренчал связкой ключей.

— Мне все же хотелось бы знать, что побудило тебя приехать сюда. Я прекрасно понимаю, что ты решил: «У меня есть отец… Я хочу повидаться с ним». Но почему именно сейчас?

Танги попытался объяснить отцу свои побуждения. Тот хотел все знать. Больше всего он расспрашивал Танги о матери: почему они расстались? Танги решил ничего не рассказывать о ней или говорить как можно меньше. К тому же он действительно ничего не знал… Отец настаивал. Танги выпутывался как мог. Он устал говорить. Он чувствовал, что отец его полон презрения и враждебности. Этот человек еле разговаривал с ним, еле протянул ему руку.

Он привез Танги на Монпарнас, где они уселись на террасе «Ротонды» все с тем же человеком, который заговорил с Танги на вокзале. Танги заказал стакан вина. Пока он пил, ему пришлось выдержать новый допрос. В глубине кафе оркестр играл «Голубой Дунай», а отец продолжал бренчать ключами. Эти звуки раздражали Танги. Он отдал бы все на свете, лишь бы они наконец прекратились. Он опустил глаза и отвечал как мог. На лице у отца застыла фальшиво-непринужденная улыбка. В кафе какая-то женщина в сильно декольтированном платье пела: «…и сыпались со всех сторон». Танги старался понять, что же сыпалось со всех сторон. Наконец он догадался, что речь шла о поцелуях.

— И у тебя нет никаких документов?

— Нет.

Отец Танги повернулся к их спутнику, как будто призывая его в свидетели: «Ну, что я говорил?» Затем оглядел Танги с бесконечным презрением:

— Больше всего ты похож на бродягу, на chorizo[19].

Танги покраснел. Он мог бы ответить отцу, что, когда человек проведет целую неделю почти не евши, в тревоге и одиночестве, у него, естественно, не блестящий вид. Он мог бы сказать ему, что от отца зависело, чтобы сын приехал к нему прилично одетым и с необходимыми документами. Он мог бы еще сказать, что есть люди плохо одетые, с изможденными лицами, но гораздо более честные, чем многие обладатели толстых животов и портфелей, набитых всевозможными справками. Ибо эти справки, как и еду, можно купить за деньги, а честь не продается и не покупается. Но разве мог его понять этот человек, смотревший на сына с явной антипатией? Танги было тошно. Он изнемогал от усталости и почувствовал облегчение, когда отец заявил, что отвезет его в гостиницу и зайдет за ним завтра, часов в одиннадцать.

II

Наутро отец пришел точно в указанное время. Изящный черный костюм в белую полоску делал его более стройным. Он был свежевыбрит и казался менее натянутым. Танги нашел, что он красив.

Отец снова повел Танги в «Ротонду», но на этот раз внутрь, а не на террасу. Оркестр не играл в этот час. В уголке сидели двое влюбленных и беспрерывно целовались. Танги любил влюбленных и чувствовал себя счастливым, думая, что они счастливы. Однако он прислушивался к тому, что говорил отец. А тот вытащил целую пачку бумаг и пытался доказать Танги, что во всех его несчастьях повинна только мать. Танги старался отвлечься. Он находил поведение этого человека совершенно недостойным и говорил себе, что испанец никогда бы так не поступил. И мысли его устремились к Испании…