Танго с берегов Ла-Платы. История, философия и психология танца

Ты бросила меня
В самом расцвете моей жизни,
Оставив мне лишь раненую душу
И в сердце поселив тоску.
Ты знала, что я любил тебя,
Что радостью моею ты была,
Моей пылающей мечтой…
И для меня нет больше утешения,
Потому и пьян теперь я, лишь бы
Забыть поскорее о твоей любви.
Когда я возвращаюсь в свой дом,
Там все вокруг кувырком,
Заброшено все, грустно и печально,
И очень хочется мне плакать.
И смотрю я долгими часами
В упор на твой портрет,
Но нет мне утешения.

Когда я спать ложусь,

Дверь я закрыть не в силах,
Ее я оставляю открытой,
Будто верю, что еще вернешся ты.
И я приношу бисквиты,
Готовлю чай мате,
Как будто ты все еще тут…
О, если бы видеть могла кровать,
Как бы она, наверное, огорчилась,
Когда не увидела бы нас вместе.

Нет в квартире холостяка

Тех бутылочек красивых
С милыми украшениями,
Подобранными под цвет.
И зеркало покрыто мутной пеленою,
И кажется, что плакало оно,
Узнав, что больше нет твоей любви.

А в гардеробе все еще висит

Моя гитара,
Но никто уж не поет теперь,
Даже струн не касается никто,
И лампа в комнате тоже,
Узнав, что ты ушла,
Не захотела освещать
Мою грустную ночь.

Строго говоря, это еще не танго-романс, оформившийся как жанр несколько позже. Просто Паскуаль Контурси, следуя распространенной тогда практике, написал текст к появившемуся годом раньше инструментальному танго Самуэля Кастриоты.

А вот первым законченным образцом танго-романса, со всеми присущими жанру атрибутами, считается «Milonguita» Энрике Дельфино (Enrique Delfino) на слова Самуэля Линнига (Samuel Linnig), исполненная впервые 12 мая 1920 года певицей Марией Эстер Подеста в «Театре оперы» в сопровождении оркестра. В этом танго текст уже предшествовал музыке, и это принципиально важно!

И все же не «Milonguita», а «Моя грустная ночь» явилась первоосновой нового жанра. Дело здесь не в музыке и не в обаянии имени Карлоса Гарделя, а в стихах Паскуаля Контурси.

Искусствовед П.А. Пичугин по этому поводу пишет:

«Если прежние тексты танго представляли собой обычно не связанные или мало связанные друг с другом куплеты, то Контурси впервые ввел в танго сюжет, превратил танго в связный рассказ, повествование о событии и пережитом. Если раньше в танго царил дух бравады, вызывающего самоутверждения, свойственный блатному и уголовному миру, то Контурси создал совершенно иной круг образов, открыл никем до него не затрагивавшуюся тему — интимный мир человека».

Новые для танго обстоятельства — одинокий тоскующий по любви человек; новая атмосфера — не ночной уличный перекресток, где при свете газового фонаря разыгрывается кровавая креольская дуэль, а комнатушка в конвентильо (conventillo)*; новое состояние — не бравада, а чувство безнадежности, связанной с отсутствием близких, позитивных эмоциональных связей с людьми.

Короче говоря, начиная с «Моей грустной ночи», сентиментальность стала доминирующей в танго.

С «Моей грустной ночи» начинается новое танго, которое рассказывает истории и говорит о чувствах, где стихи так же важны, как музыка, где поэзия, говоря словами певца Альберто Марино, «освещает мелодию»… Контурси, заставив своего героя плакать, сделал танго доступным чувствам, снял с него маскарадную личину, очеловечил его.

ОРАСИО САЛАС,

аргентинский писатель

Итак, танго помимо прекрасной музыки стало еще и настоящей поэзией. Известная танцовщица танго Барбара Уэнрайт по этому поводу как-то сказала, что певец в танго стал передавать «иные эмоции, чем сама музыка», но так или иначе он был «всегда как-то связан с эмоциональностью музыки».