Таня

Бабшурин дом я узнала сразу. Он был бревенчатый, немного кривоватый, окружён высоким потемневшим деревянным забором, скрывавшим внутренний двор, и с яркими резными наличниками на окнах, выкрашенных Бабшурой голубой вонючей краской к новому летнему сезону. Перед окнами колосился цветник с «золотыми шарами» и бордовыми георгинами. Деревенские разномастные дома вытянулись неровной линией вдоль уводившей к коровнику пыльной дороги, по которой мальчишки катали палкой ржавое колесо от телеги. «Звенящую тишину» нарушали мычащие коровы и стрекочущие кузнечики в высокой траве, а коровьи лепёшки тусклыми минами, разбросанными во всех видимых глазу местах, дополняли этот сельский колорит.

Скрипучая калитка была не заперта, и мы вошли, поставив вещи на ступеньки крыльца под навесом. По двору гордо вышагивали белые куры и один яркий петух, бегали пушистые цыплята, из сарая пахло сеном и куриным навозом. В две одинаковых металлических банки из-под сельди-иваси было насыпано пшено и налита вода – птичья столовка.

Бабшуру мы нашли в довольно большом огороде, стоявшей на четвереньках среди картофельных кустов, одетую в телогрейку-безрукавку на цветастый халат и в неизменные галоши на шерстяной носок в жару.

Несколько ровненьких грядок с овощами и кучей хаотично посаженных яблочных и терновых деревьев, из плодов которых мать делала домашнее вино, создавали впечатление большого хозяйства. Вдоль забора Бабшура посадила малинник и смородиновые кусты – витамины для детского здоровья и счастья. Увидев нас, усталых и запыхавшихся с дороги, Бабшура бросила свои дела, обтёрла грязные руки о передник, громко и радостно заголосила, явно обрадовавшись нашему приезду, смачно расцеловала и сразу повела в избу, устраивать и кормить. Дом состоял из одной большой комнаты с русской печкой, маленькой кухоньки, скрытой за ситцевой занавеской, сенцов, где положено было снимать одежду и обувь, и ещё одной маленькой комнаты, где стояла колченогая кровать и старый сундук, набитый Бабшуриными «нарядами». Ещё у неё была прялка, и все мои шерстяные носки и варежки были связаны матерью из шерсти, которую Бабшура самолично пряла. В сенцах пахло керосином и сушёным зверобоем, из которого она делала «веники» и подвязывала к натянутой под потолком верёвке – «ото всех хворей». Туалет располагался во дворе рядом с сараем, а колодец с ледяной водой и привязанным к крутящемуся деревянному «рукаву» верёвкой цинковым ведром – рядом с дорогой. Воду, если не было дождей, Бабшура таскала из этого колодца и наливала в большую бочку, используя для полива огорода.

Почти всё Бабшура готовила в чугунках в печке, топившейся дровами. Каша «дружба», топлёное молоко, рассольник, щи, пироги и блины на дрожжевом тесте, молочная лапша и картошка в мундире обладали неимоверной сытностью и чудесными запахами. Магазин в деревне был маленьким, и покупались там только «серый» хлеб, развесное печенье, мука, постное масло, сахар, соль, керосин для лампы и спички. Сметану, творог и даже сливочное масло Бабшура делала сама. За парным коровьим молоком нужно было ходить за километр на ферму или покупать у соседки, державшей симпатичную Бурёнку.

Роль холодильника выполнял погреб, скрипучая дверца которого прошагивалась под половиком в большой комнате. В погребе было холодно и пахло землёй. В тусклом свете пыльной лампочки просматривались небольшие кадушки с огурцами, помидорами и квашеной капустой. Компоты, сало, сметана, масло хранились в стеклянных банках, чтобы не быть сожранными мышами. На полу был кучкой сложен картофель, накрытый холщовыми мешками. Хочешь холодненького компотика в жару? Лезь в погреб!