Танковое жало

– Если сведения Дыбенко верны, то отряд ни в десять, ни в двадцать единиц танки не остановит. А вот передвигаться таким количеством личного состава быстро и скрытно по вражеской территории почти невозможно. Войсковая разведка на передовой – это всегда невидимая служба, так просто ее не освоить. Поэтому не вижу смысла рисковать.

– Ну, как решите, товарищ капитан, вы командир разведывательной операции, – развел руками комбат. – Я вас жду назад со сведениями о ситуации у Зуйской гряды.

Он опустился на табурет, всем своим видом показывая, что будет считать каждую минуту отсутствия Шубина. Поэтому разведчик как можно быстрее направился в госпиталь, не обращая внимания на то, что на улице уже сгустились сумерки. Жизнь в городке почти затихла, не спали только дозорные патрули, они следовали по маршрутам обхода территории или дежурили на своих постах. В госпитале тоже уже погас свет в операционной, больные разошлись по казармам, а тяжелораненые остались в лазарете под присмотром медиков. В круглосуточном стационаре дежурила все та же строгая Клара Львовна. При виде темной фигуры в проеме двери она подскочила со своего стульчика рядом с тусклой керосинкой:

– Кто там? Что случилось? Где болит, показывай!

– Ничего не болит, Клара Львовна, это капитан Шубин. – Глеб говорил шепотом, стараясь не нарушить тишину госпиталя. – Я сегодня доставил к вам раненого. Сержанта Дыбенко, его еще сразу на операцию забрали. Помните? Доктор обещал, что с ним можно будет поговорить, когда тот придет в себя.

– Помню. – Медсестра покачала головой. – Уже ночь почти. У меня ведь раненые, им и так несладко. Каждая минута сна к поправке ведет. Ладно, проведу вас. Халат накиньте, у нас стерильно все. И тихонько, не разбудите остальных. – Она повела офицера по узкому проходу между самодельных коек, на ходу давая одно указание за другим. – Недолго, он очень слаб, потерял много крови. И воспаление под вопросом, лихорадит все так же. Сутки – и станет ясно, выкарабкается ли. Организм крепкий, молодой, я уверена – справится. Главное, чтобы сам он хотел жить, тогда любую болезнь преодолеет. Вы будете говорить с ним, подбодрите товарища, чтобы он жить хотел, боролся за себя. Тогда все будет хорошо, тогда он выживет, выкарабкается.

– Да, обязательно, – пообещал Глеб, еще не зная о том, каким сложным будет разговор с сержантом.

Леонид Дыбенко шел в атаку по приказу ротного командира. Тот поднялся во весь рост в окопчике, серый от усыпавшей форму пыли, повернул к ним, бойцам пехоты, лицо в пороховой копоти:

– В атаку! Вперед! Огонь на подавление!

И Леонид шел в цепи среди своих товарищей прямо на врага, что залег в таком же окопе в нескольких метрах напротив них. Они задыхались от гари тысяч ружейных выстрелов и автоматных очередей, тела людей содрогались от пронзительного цвирканья летящих пуль, будто пытались таким образом затвердеть и не дать смертельным раскаленным кускам железа распороть кожу и мышцы, разорвать сосуды. Вдруг Леонида ужалило что-то в правую руку, словно овод впился. Сержант дернулся, в нескольких метрах от него упал на землю с криком боец. Но строй продолжал идти вперед в соответствии с приказом ротного:

– Вперед! Держать цепь! Огонь!

Немецкие каски впереди вдруг исчезли, потом мелькнули на десять метров дальше, сгрудились в кучу. Огонь с противоположной стороны стих, сопротивление фашистов захлебнулось, и враги стали отступать. Недружно, безо всякого строя и плана, побежали кучками, не оглядываясь. Издалека казалось, словно серо-зеленый ручей наводнил короткий перешеек открытой местности, а потом раздробился между домами и растекся на отдельные потоки. Даже сквозь грохот артиллерийской канонады было слышно, как утробно ревут двигатели грузовых машин, взваливая на себя груз из сотен отступающих немцев. Небольшой совхоз стремительно очистился от вражеских сил и напоминал разоренный муравейник. Теперь по его улочкам по свежим следам немецких сапог шли советские стрелки, крутили головами, выглядывали, не затаился ли где отставший снайпер, нет ли засады в амбаре, не смотрит ли на тебя с пригорка прицел пулемета. Но нет, совхоз «Красногорский», большой поселок в сотню домов, был освобожден от оккупантов.

После атаки пехотной роте дали пару часов на отдых: приехала полевая кухня, за ней прибыла телега с санинструкторами и собранными на поле боя ранеными. Сержант Дыбенко кинулся первым к ротному командиру:

– Товарищ командир, разрешите отправиться на помощь в обустройстве госпиталя?

Тот, серый от копоти, с красными из-за оружейных газов глазами, уставился на Дыбенко, несколько секунд пытаясь понять его слова. Они все были после долгой огневой атаки в подобном состоянии: оглохшие, ошалевшие, полные внутренней дрожи. Леонид за два года на фронте так и не привык к этому состоянию, просто перестал обращать на него внимание, терпеливо ожидая, как за несколько часов утихнет внутри него буря, состоявшая из страха, отвращения и отчаяния.

Ротный тяжело замотал головой:

– Иди, Дыбенко, руку пускай перевяжут. Ранило тебя.