Танские новеллы

Шло время, чередовались события, кончилась радость, пришло горе. Наступали весенние дни, проходили зимние ночи, раскрывались лотосы в прудах летом, опадали листья акации во дворце осенью, флейтисты «Грушевого сада»[188] играли мелодию «Платье из радуги», но лицо Сюаньцзуна оставалось печальным, и все вокруг вздыхали. Три года он жил одной мыслью, воспоминания о Ян не оставляли его. Мечтал о том, чтобы душа ее явилась ему во сне, но мечта не сбывалась.

В это время из Шу прибыл даос. Узнав, что сердце бывшего властителя до такой степени заполнено мыслью о Ян гуй-фэй, он сказал, что владеет искусством Ли Шао-цзюня[189]. Сюаньцзун очень обрадовался и приказал ему вызвать дух Ян гуй-фэй. Даос усердно стал творить свои заклинания, но дух не являлся. Владея волшебством возноситься в небо и углубляться в недра земли, даос оседлал ветер и отправился в обитель духов. Обшарил небесные сферы, проник в подземное царство, всюду искал ее, но нигде не нашел. Искал в пустотах под землей и на небе; наконец, он добрался до Пэнху[190], что в море на крайнем востоке. Там увидал гору бессмертных, на ней многоэтажный дворец, внизу волшебные гроты; повернул на восток — запертые ворота, на них надпись: «Чертог Ян гуй-фэй — великой праведницы»[191].

Даос постучал в ворота, на стук выбежала молоденькая прислужница. Не успел он еще объяснить ей, в чем дело, как она исчезла, и тотчас же к нему вышла служанка в лазоревых одеждах, осведомившаяся, откуда он явился. Даос объяснил ей, что он посланец императора Сюаньцзуна династии Тан и прибыл сюда по его приказу. Служанка сказала:

— Госпожа сейчас как раз почивает, прошу вас немносго обождать.

Двойные двери из драгоценной яшмы были плотно закрыты, не было слышно ни звука. Даос почтительно стоял у дверей, сложив руки для приветствия, боялся даже дышать. Долго он ждал так, но вот, наконец, опять вышла та, в лазоревом платье, и возвестила:

— Вот госпожа.

Даос увидал женщину с золотыми лотосами в волосах, в платье из пурпурного шелка, на поясе у нее висели подвески из красной яшмы; она вела за собой феникса; справа и слева шло семь-восемь слуг. Поклонившись даосу, она спросила, здоров ли государь, затем осведомилась, окончились ли уже события четырнадцатого года «Тяньбао»[192]. Когда даос все рассказал, она опечалилась; велела служанке в лазоревых одеждах взять золотую шпильку и ларец для украшений, сломала каждую вещь пополам и вручила обломки посланцу Сюаньцзуна, сказав при этом:

— Поблагодари от меня государя и почтительно вручи ему это в память о нашей прежней любви.

Даосу, принявшему ее поручение, нужно было бы уже уходить, но вид у него был не совсем удовлетворенный. Ян гуй-фэй, конечно, заметила это и спросила, в чем дело. Став на колени, даос ответил:

— Прошу вас, расскажите мне какой-нибудь случай из вашей жизни, о котором бы никто другой, кроме императора, не знал; пусть это послужит знаком для вашего бывшего властелина. Иначе, пожалуй, этот ларец и золотую шпильку он сочтет подделкой, а мой рассказ о вас выдумкой.

Ян гуй-фэй стояла в смущении и раздумывала, а затем, словно решившись, медленно заговорила:

— Однажды в десятом году «Тяньбао»[193] мы с государем скрывались от жары во дворце на горе Ли. В седьмую луну, в ту самую ночь, когда Пастух и Ткачиха[194] приходят на свидание, по обычаям жителей Цинь всюду на ночь раскладываются и развешиваются парча, вышивки и цветные гирлянды, расставляются вина, закуски и фрукты, курятся ароматы в главных залах, а девушки просят Ткачиху научить их ее искусству. Это свидание в небесах особенно хорошо наблюдать между строениями во дворцовом дворе.

Когда ночь уже близилась к середине, слуги и стража были отпущены и оставались в восточном и западном флигелях, а мы с государем стояли вдвоем во дворе. Государь стоял, опершись на мое плечо, и мы смотрели на небо. Вспоминая трогательную историю Пастуха и Ткачихи, мы дали тайную клятву друг другу быть мужем и женой на веки вечные. Поклявшись, мы взялись за руки и заплакали. Об этом никто, кроме государя, не знает.

— Ах, зачем я вспомнила об этом, — стала сокрушаться она. Теперь мне не жить здесь спокойно. Хочу опять на землю, чтобы продолжить нашу связь и в будущей жизни. Или на небе, или в мире смертных, а я должна свидеться с ним и соединиться, как прежде!

Даос стал утешать ее:

— Государю-отцу тоже ведь недолго осталось жить среди людей. Не беспокойтесь же и не мучьте себя так.

Даос вернулся и сообщил обо всем Сюаньцзуну; тот впал в уныние и по целым дням тосковал. Летом того же года[195], в четвертую луну, он скончался в Южном дворце.

Зимою, в двенадцатую луну первого года «Юаньхэ»[196] Бо Лэ-тянь[197] из Тайюаня прибыл цензором в Чжоучжи. Я, Хун[198], и Ван Чжи-фу из Ланье как раз жили тогда в этом городе, и как-то в свободное время мы втроем поехали в храм Прогулок бессмертных. Речь зашла об этой истории, и мы вместе вздыхали над ней.

Чжи-фу поднес вина Лэ-тяню и сказал: