На этот раз приближающийся звон колокольчиков послышался с другой стороны, изнутри коридора. Я все так же оставалась на коленях. Подошла Сита, возвращавшаяся в зал. Она не преминула задержаться здесь, и презрительно сверху вниз осмотреть меня, стоящую на коленях и испуганно прижимавшую к себе простыню. Она была полностью раздета, за исключением ошейника, и нескольких бусинок, раскрашенных, дешевых деревянных рабских бусинок и ее колокольчиков, повязанных на левой лодыжке. Она высокомерно окинула меня, сжавшуюся у ее ног, оценивающим взглядом. Почему она расценивала меня столь высокомерно? Во мне даже злость проснулась! Между прочим, в отличие от нее, я была одета. У меня была простыня! А она носила только свой ошейник, несколько бусинок, и рабские колокольчики!
— Ты голая! — не удержавшись, сердито бросила я ей.
Сита моментально присела передо мной, и зло, обеими руками, сорвала с меня простыню, стянув ей вниз к моим икрам.
— Так же, как и Ты, шлюха! — прошипела она.
На мою шею были наброшены несколько ниток бус разной длины, больших, раскрашенных деревянных бус, рабских бус. До некоторой степени они скрывали меня, но они были всем, конечно, кроме ошейника, что я носила в тот момент.
Вдруг, поразив нас обоих, прилете гулкий звон. Девятнадцатый удар гонга. Сита издевательски улыбнулась глядя на меня.
Я торопливо, до самой шеи натянула на себя простыню, и как могла сильно, обеими руками, прижала ее к себе.
— Потерпи немного, — ухмыльнулась Сита, — Скоро мы с Тупитой наденем на твои ручки наручники с поводком.
Женщина резко поднялась на ноги, поспешно выскочила в зал. Возможно, она слишком долго отсутствовала там.
Я услышал, как мужчины за портьерой начали стучать по столам своими кубками.
— Девятнадцатый ан! Девятнадцатый ан! — скандировали они. Девятнадцатый ан пробил!
— Покажите рабыню! — выкрикнул кто-то.
— Показывайте ее нам! — поддержал его другой.
Скук кубков по столам стал громче, постепенно к нему присоединялось все больше и больше мужчин. Я стояла на коленях, за занавеской, где они не могли меня увидеть, и испуганного прижимала к себе простыню. Меня не должны были вывести немедленно, как только пробьет девятнадцатый ан, по крайней мере, так мне сказал Мирус. Похоже, в их намерения входило, заставить мужчин ждать и распаляться еще какое-то время. Очевидно, этой задержкой они хотели добиться, чтобы мужчины в зале стали страстными, беспокойными и, возможно, даже несдержанными. Само собой и я особо не спешила оказаться в зале. Однако, другой стороны, меня пугала мысль о том, что мужчин заставляют ждать слишком долго. Возможно, тогда они могут ожидать от меня слишком многого. А что, если они окажутся разочарованы мной? Ведь я была новой рабыней! Что мне сделать, чтобы действительно понравиться им? Тихий стон вырвался из моей груди. Как мне не хотелось почувствовать их плети!
Мужчины, сидевшие снаружи, вовсе не казались мне спокойными тихонями. Возможно, большинство из них и не ожидало, что меня действительно выведут сразу, как только пробьет девятнадцатый ан. Не исключено, что те, кто сейчас стучал по столам кубками и требовал показать меня, всего лишь демонстрировали, согласно неписаным традициям, естественное в такой ситуации раздражение, тем, что их аппетиты подогреваются искусственно. Я предположила, что в таких вопросах организаторов должно быть очень тонкое чувство времени ожидания, чтобы оно было достаточно долгим, для приведения аудитории до состояния нетерпеливой готовности, возможно даже о несдержанности, одновременно не доводя дело до того, что они стали бы неуправляемыми и враждебно настроенными. Оставалось надеяться, что в доме найдется тот, кто достаточно разбирался в этих вопросах. Я нисколько не сомневалась, я буду далеко не первой девушкой, которую выведут в зал подобным образом, и вероятно даже не первой земной девушкой.
— Как Ты, Дорин? — заботливо спросила маленькая Ина, присев около меня.
— Я в порядке, Госпожа, — шепотом ответила я, посмотрев на нее с благодарностью.
— Хорошо, — кивнула девушка и одобрительно улыбнулась, стараясь успокоить меня.
Я была уверена, что Ину нисколько не заботило, назвала я ее «Госпожой» или нет, но мы обе, еще две недели назад, когда окончательно подружились, признали, что нам обеим работавшим на кухне, будет лучше, если я буду делать именно так, все же, я была самой новой рабыней в этом доме. Мы опасались, что, если кто-то услышал бы, как я назвала ее по имени, а Ина не наложила бы на меня наказания, то наказать могли нас обеих. И уж точно, у нас не было ни малейшего желания позволить Тупите или Сите, подловить нас на такой небрежности.
— Тебя уже напоили рабским вином? — поинтересовалась Ина.
— Да, — ответила я, непроизвольно поморщившись.