Танцовщица Гора

Из толпы стоящих мужчин донесся чей-то крик. Я внезапно поняла, что это было первое предложение цены за меня. Меня продавали! Причем, это было предложение цены не за часть меня, скажем, за мою плоть. Мужчина предложил цену, как это подразумевается на Горе, за всю меня целиком, за целую рабыню. Он назвал сумму в двадцать медных тарсков. Через мгновение кто-то предложил двадцать два, потом двадцать семь.

В моем собственном мире я была современной женщиной, независимой и свободной, и даже обладавшей некоторым политическим влиянием, особенно в том, что касалось трясущихся, раболепствующих мужчин. Но здесь мужчины меня не боялись и уж тем более не собирались раболепствовать передо мной. И когда я была вырвана из привычного для меня земного общества, моя власть над мужчинами превратилась в пыль. Эти мужчины сделали меня рабыней, своей рабыней для своих удовольствий! Как унизительно, должно быть рабыней для удовольствия! Но тут меня осенило, что в мире, подчиняющемся законам природы, в правильном мире, я буду тем, чем должна быть в таком мире, тем, что будет правильным для меня.

— Нет. Нет! — в отчаянии выкрикивала я снова перейдя на английский.

Предложения цены сыпались одно за другим. Стоило выкрикам несколько поутихнуть, и аукционист обойдя вокруг меня, потрогал, погладил, пощекотал в разных местах своей плетью, покрутил меня на цепи, демонстрируя меня со всех сторон, вынуждая меня отчаянно танцевать на кончиках пальцев. После того, как он поверну меня лицом в зал, выкрики возобновились с новой силой. Количество и частота предложений даже увеличилась.

Я представила, как, возможно, обрадовался бы сейчас Тэйбар, если бы узнал, что ненавидимую им «современную женщину», продают, и более того продают в таком месте, месте по его мнению, наиболее для меня пригодном, в грязном сарае предназначенном для продажи тарсков, как четвероногих, так и двуногих, продают как домашний скот. Интересно, а не знал ли Тэйбар заранее, что я буду продана именно в этом месте. Не исключено, что он мог быть допущен к документации того дома. Впрочем, возможно, он прекратил работать на их дом задолго до того, как меня передали оптовому торговцу, направлявшемуся в порт Брундизиума. Хотя этот павильон вполне мог быть одним из обычных мест продажи их рабынь. Возможно, этот Тэйбар мог иметь долгосрочные контакты с тем домом. Так что мой похититель мог очень хорошо знать, в каком месте меня выведут на открытые торги. Честно говоря, я бы не сильно удивилась, если бы узнала, что именно он, развлечения ради, договорился или тем или иным способом повлиял на заказы, чтобы я оказалась именно здесь и, пройдя на четвереньках по провонявшему тарсками желобу, была подвешена на потеху толпе и продана тому, кто предложит за меня лучшую цену. Возможно, то, что я оказалась здесь, в этом сарае, было частью его мести мне. Даже если Тэйбар и не приложил рук к моему появлению именно здесь, он как минимум знал, что это или нечто подобное, будет сделано со мной! Какое же удовольствие он должен был получить, когда стоя надо мной думал о том, что меня, его надменную «современную женщину» ожидает в этом мире. С каким презрением он, должно быть, думал о том, какая тревога, ужас и страдание ждут меня, стоит мне оказаться голой на рабском прилавке, ожидая своей продажи в абсолютную неволю!

Тут я заметила, что один или двое мужчин из толпы, прямо таки надрываясь, что-то кричали аукционисту. Это не было похоже на предложение цены, которые они называли. Я попытался понять их, но у меня ничего не вышло. Не знаю, говорили ли они с акцентом, или на незнакомом мне диалекте, или я просто пребывая в смятении, внезапно растеряла почти все мои знания гореанского языка. Я действительно не могла понять, чего они хотят.

Цепь немного ослабла, и перестала тащить вверх и мучить мои руки. Аукционист неторопливо смотал свою плеть и повесил ее на пояс и, придерживая меня левой рукой за талию правой рукой, своей левой снял цепь кандалов с нижнего крюка промежуточной цепи. Кажется, если бы не его рука на моей талии я бы сразу свалилась в обморок прямо в опилки под его ногами. Мои руки безвольно упали вниз, стегнув цепью наручников по моим коленям. Мужчина что-то говорил мне, но я находясь в какой-то прострации ничего не понимала. Поняв, что разговаривать со мной сейчас бесполезно, он встал передо мной и, взяв цепь наручников, поднял мои руки, сгибая их в локтях. Перебросив мои запястья мне за голову, он отпустил цепь, позволив ей лечь на мою шею.

— Положи руки на затылок, — приказал он, и я, наконец, поняла его. — Прогнись назад. Покажи себя.

Конечно же я повиновалась. А что мне оставалось делать? Тем более, что плеть снова была в его руке.

— Согни колени. Теперь повернись. Не забывай про наших друзей справа.