Танцовщица и султан (СИ)

В памяти всплывали полузабытые истории — романы, прочитанные некогда мною еще в родном мире. Некоторые героини шли на подобную жертву ради жизни дорого человека или своей собственной относительно легко, внушив себе воспринимать это как медицинскую процедуру, перетерпеть. Но я… смогу ли? Уже сейчас от одной подобной мысли я содрогаюсь от отвращения, и прежде всего — к самой себе. Да, я не какая-нибудь героиня сентиментальной драмы, которая выпивает яд, лишь бы не достаться нелюбимому — жизнь одна, черт побери. Конечно, я не могу утверждать этого наверняка, все-таки у меня были неопровержимые доказательства существования сверхъестественного, но и обратное тоже. Однако ничего не могу с поделать с непримиримым стойким сопротивлением внутри, будто жизнь потеряет смысл, если я сейчас сдамся. Бред, конечно, но сердцу этого не объяснишь.

Между тем, пока я вела кровавую войну с самой собой, омовение завершилось. Я благоухала, как цветок, а кожа мерцала на свету от притираний и масел. Мне дали невесомый шелковый халат, в подоле которого можно запутаться десять раз, и почти как царицу повели под белы рученьки в Зеркальную комнату — так здесь называли будуар.

Там и впрямь было много зеркал, а так же всяких баночек-скляночек с духами, кремами и косметикой. Меня переодели в выбранное главной тахри удивительно красивое золотое платье с нескромным декольте, сидящее по фигуре как влитое, и, усадив на табуретку, принялись всячески «украшать»: мудрено завивали волосы (без плойки и пластиковых бигудей это та еще морока), пудрили, румянили, сурьмили лицо, красили губы, и, наконец, надели длинные золотые серьги, а так же тоненькое изящное колье, кокетливо теряющееся в ложбинке меж грудей.

Посмотревшись в зеркало во весь рост, я не могла не отметить, что выгляжу просто потрясающе: пышные волосы — золотой шелк, водопад до самой талии, испуганные синие глаза блестят, а платье, достаточно откровенное для Ранхарда, достойно султанши. Но именно сейчас, впервые в жизни мне всерьез захотелось быть уродливой.

Потом мне накинули на голову полупрозрачный золотистый платок — так здесь принято. Ни дать ни взять — невеста.

— Ну вот, ты готова. Такой красавицы еще поискать надо. — Удовлетворенно заметила тахри (чтоб ей провалиться, гадине). — Будь почтительна и женственна, соблюдай правила. Ну все, ступай.

Вот это напутствие, блин.

Едва сдерживаясь, чтобы не начать прицельно плеваться отборным ядом, пропустила вышесказанное мимо ушей и покорно проследовала за ожидающими меня девушками, как осужденный на казнь.

Шла сомнамбулой, не помня себя, совершенно ничего не замечая вокруг. Узкие каменные коридоры, уже освещенные факелами, сливались перед глазами в одно плывущее размытое пятно, пока мы не нашли до дверей, кои мне открыли безмолвные стражи.

В покои «хозяина» я вошла одна, оставив сопровождение позади.

Ноги дрожали, подкашивались, не слушались, от волнения все вылетело из головы, я тяжело дышала и сердце билось так безумно, так бешено, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Поэтому я не двигалась, замерев, как статуя, хотя по правилам следовало подойти и упасть на колени, низко склонив голову и оставаясь в таком положении до тех пор, пока господин не разрешит встать.

Минута… вторая… третья… Время показалось вечностью в этой тяжелой тишине. А потом с меня резко и зло сорвали платок, отшвырнув его в сторону. Глаза «хозяина» метали громы и молнии.

— Как ты смеешь не соблюдать обычаи?

Дай подумать… наверное, потому, что они у вас до крайности унизительные и идиотские. Был бы обычай, позволяющий выбить тебе пару зубов — я бы, так и быть, соблюла их. Причем с удовольствием и от души.

«А вы так жаждете поклонения, что это сильно смахивает на больную манию величия. Боюсь, „величия“ в вас столько, что не знаешь, плакать или смеяться» — Так и подмывало меня сказать, но я стояла молча, глядя в пол и поджав губы, на что уходили все силы. Однако молчание взбесило его больше, чем любые слова.

Зарычав, как раненный зверь, он с такой страшной силой толкнул меня к стене, что я больно ударилась затылком.

— Что за неуважение? — Закричал чуть ли не док хрипоты. Еще завизжи, свинья.

Я молчала, чувствуя, что быстро теряю терпение: он практически вдавил меня в стену, буравя бешеным взглядом — так и хотелось со всей силы врезать по этой наглой роже. С ноги. Желательно, несколько раз.

— Отвечай, — Он так сильно ударил по стене в миллиметре от моего лица, заставив вздрогнуть, что терпение на этом все-таки лопнуло, как проколотый шарик.

— Я вас еще и уважать должна, серьезно? Интересно, за что? Не за то ли, что вы забрали у меня свободу, а теперь собираетесь забрать еще и честь? — прозвучало излишне пафосно, но от души.