Танцуя с тигром

Констанс махнула рукой на испорченный газон, растоптанные цветы, маслянистые лужи и угли, шланги и валявшиеся повсюду бревна, обугленную часовню – наполовину расплавленного монстра.

– И посмотрите, что мы сделали с этим, – сказала Анна, оценивая апокалипсическое зрелище.

Констанс мрачно улыбнулась:

– Коллекционирование вещей доставляет больше удовольствия, чем уход за ними. Но я бы не сильно беспокоилась об этом беспорядке.

Пожарным удалось локализовать огонь. Сальвадор снова был на телефоне. Соледад успокаивала собак.

– Вы правы, мы не должны беспокоиться, – согласилась Анна. Ее настроение было черным, как надетое на ней платье. – Мексиканцы все уберут.

Вскоре после этого полицейские допросили Анну. Она едва справлялась с грамматикой, но их, похоже, это не волновало. Глагол «стрелять» звучал как disparar, что напоминало английское disappear[413], которое было поводом стрелять в кого-то или во что-то, чтобы в конце концов заставить их исчезнуть. Устав от неумелых спряжений и пантомим, Анна удалилась на скамейку с видом на бассейн и стала наблюдать за Холли. Томас исчез, но Анна была чертовски настроена проследить, чтобы улики не исчезли вслед за ним. Отец присоединился к ней. Он поморщился, глядя на скелет, и присвистнул.

– Он настоящий урод. Переодевать мертвых, как кукол. Подумать только, все эти совместные обеды, Дэниел Рэмси сидел на этом дворе, болтал. Ты знаешь, я нашел свои заметки. Эти маски кузнечиков, центурионов, я покупал их, потому что…

– Лоренцо Гонсалес советовал тебе.

– Откуда ты знаешь?

– Томас делал их. Гонсалес их распространял. Гонсалес, вероятно, сам сообщил в Метрополитен-музей. Он продает вам мусор, унижает тебя, а потом предлагает воскресить тебя из мертвых. Дэниел Рэмси купит посмертную маску Монтесумы. Ты или Рейес. Только в его плане был неприятный просчет: посмертная маска оказалась настоящей.

Отец прижал пальцы к вискам.

– Народное искусство было настолько невинным, но деньги испортили его. Я испортил его. Томас испортил его. Твоя мама всегда говорила мне, что я увлекающийся человек.

– Это правда.

– Я предпочитаю называть это страстью. Но я перестал гоняться за масками, когда не позаботился о маленькой значимой вещи.

– Прахе?

– Прахе. О тебе. О себе. О доме. Твоя мать была бы в ужасе от того, во что я превратился, когда стал спиваться. – Он поднял руку, чтобы Анна не успела возразить. – Я ничего не пил в течение шести ужасных дней. Дай мне поблажку, пожалуйста. Моя голова просто раскалывается. – Он огляделся по сторонам. Его праведность рушилась. – Ты знаешь, я всегда представлял, что твоя мама обретет покой под деревом.

– Сосна бы подошла, – кивнула Анна.

Под ними пульсировали огни города. Собор светился. Анна почувствовала, что мама сейчас рядом. На все здешнее я смотрел ее глазами, потому что она дала мне свои глаза и велела смотреть ими. Душа Роуз никогда не покидала эту гордую волшебную страну, где квакали лягушки и вздыхали звезды, где танцевали тигры и задерживались мертвые, где каждую ночь белые лилии закрывали свои лепестки с наступлением темноты. Pobre Mýxico, tan lejos de Dios y tan cerca de los Estados Unidos. Бедная Мексика, так далеко от Бога, так близко к Соединенным Штатам. Старая шутка. На самом деле, конечно, все было наоборот.

Несмотря на то что посмертная маска наконец-то была у нее, Анна не чувствовала победы. Здесь, у бассейна, дети Мендесов бегали по кругу, радуясь своей удаче. Сегодня им можно было не лежать в постели, потому что приехали пожарные. Анна наблюдала за плавающим скелетом и старалась держаться бодро. Она почувствовала вес объектов, свои обязательства по отношению к мертвым, к прошлому. Нам ничего не стоит уничтожить этот мир своим прикосновением, и мы начинаем с тех вещей, которые обожаем больше всего.

Что-то шевельнулось в бассейне. Ступня скелета скрылась под водой. За ней голень, потом колено. Холли тонула. Увлекаемый вниз тяжестью ног, таз завис над водой, но тоже ушел на дно; за ним последовала и грудная клетка, пока на поверхности не остался только череп, две розетки, глубокие и черные, как неразрешимые вопросы жизни. Анна взяла отца за руку. Он что-то прошептал ей на ухо. Она наблюдала. Она слушала. На этот раз собаки молчали.

20 Санта-Муэрте

Никто никогда не спрашивает меня, как я делаю то, что делаю. Мой гений – это еще одно чудо. Как таинство рождения ребенка. Или как загадка рождения волн в океане. Когда люди умирают, я собираю их тела обратно, сшиваю части, затягиваю раны, закрашиваю их, полирую, снова закачиваю в вены жизнь, пока люди не становятся похожими на самих себя, правда, по-прежнему оставаясь мертвыми. Это все, что может сделать для них святой. Если остается время, могу собрать им коробку с обедом.