Она вся здесь, маленькая, суматошная, хохочущая, взрывающая круглыми ладошками фонтаны из ярких листьев.
Я смотрю на них, дожидаясь такси, и тоже не могу, не хочу. Но умею. Умею, потому что и мне говорили, что надо посерьезнее, и я слушалась и надолго становилась такой. Важной, не забывающей, что девочка должна быть девочкой во всем. А что это такое вообще – быть девочкой во всем? Чего такого нельзя девочке, чтобы чувствовать себя свободной, счастливой, имеющей право не зависеть от чужого одобрения?
Давай посерьезнее. А зачем? Чтобы молча исполнять предписанное, соглашаться с дурацкими правилами, биться за постановку галочек в длинном списке обязанностей? Или чтобы успокоиться насчет того, что теперь «не хуже, чем у людей»? Или чтобы научиться всегда носить маски, точно зная, как нельзя и как можно?
Девчушка мчится по парковой аллее и врезается в живот уткнувшегося в телефон мужчины. Оба отпрыгивают, а потом смеются. Мама догоняет ее, скороговоркой извиняется перед мужчиной и с силой тащит дочь к себе.
– Ну говорила же тебе: будь серьезнее! – уже грозно шепчет она.
Я смотрю в совсем юное, обрамленное тщательно завитыми локонами лицо мамы и вспоминаю, с каких пор мне стал ненавистен критерий «красивая», даже если он толерантно обобщал всех под одной тупой фразой, что некрасивых женщин не существует.
А почему это так важно – быть красивой? Почему так важно хотя бы внушать это себе? Почему это такое необходимое условие для ощущения себя небесполезной и достойной всех «женских плюшек»? Что это за тюрьма такая, даже если в нее срочно вносят коррективы, будто самой красивой должна быть душа?
Да не должна. Достаточно быть собой, достаточно признавать свою душу и тело, достаточно заботиться о них, достаточно уважать их настолько, чтобы не коверкать в угоду трендам и шаблонам.
И серьезной быть не обязательно. Если жизнь вдарит, то автоматом наплачешься, без подготовок. Так зачем же авансом? Зачем всегда готовиться к какому-то неизбежному поражению, превращая настоящее, имеющее все шансы стать счастливым и наполненным, в тревожно-невротичное ожидание будущего?
Этому будущему по барабану наша солома на случай потенциальных катастроф, и по барабану наши страхи, и по барабану наши игры в предсказателей. Так зачем посерьезнее?
Девочка не смирилась – помчалась дальше. В ее гордой спинке я узнала свою детскую решимость продолжать понравившееся даже в гарантированной перспективе огрести по полной программе. Ну и что? Зато сейчас хорошо.
А в женщине, которая угрюмо спешила за дочерью, я тоже увидела девочку, которой когда-то нравилось быть несерьезной, нравилось быть собой, нравилось не носить эти неудобные шпильки, чтобы стать красивой.
Но ее стукнули. Ей велели стать красивой и серьезной. Не потому что не любили. А потому что сами, скорее всего, не умели по-другому, передавая из поколения в поколение одну и ту же судьбу с небольшими поправками на время.
Не становитесь серьезными. Становитесь собой.
Однажды я приехала в больницу к своей подопечной, восьмилетней Аришке. День в клинике выдался не из легких, и, наверное, это как-то на мне отпечаталось, потому что девочка, посмотрев на меня, молча достала из тумбочки пакет с пряничками и строго сказала:
– Питайся пока. А я сейчас.
Я послушно съела два пряника, когда Аришка возникла возле меня с новогодней гирляндой в руках. Та сияла, как в декабре, и никакое апрельское солнце не могло убедить ее в том, что сейчас не Новый год.
– Ты делаешь мне праздник? – улыбнулась я.
Девочка обняла меня за шею своими исколотыми тонкими ручками и весело рассмеялась:
– Ты же мне делала, и мне помогло. Теперь я тебе делаю!
Странное это чувство, когда видишь, что даже дети вливаются в самую счастливую из всех энергий –
Нам не устоять, если мы только стучимся, ждем и отдаем. Не устоять, если только взыскиваем, как должное, любовь, заботу, поддержку, ничего не предложив взамен. Не устоять, если уходим, как в схиму, в свое одиночное страдание, отрезав от себя все связующие нити и перестав воспринимать еще чью-то боль, кроме своей.
Меня никто не убедит в том, что существует психологически более здоровая территория, чем территория взаимообмена.
Нам всем нужно что-то отдать и что-то взять. Не работает односторонняя жертвенность, потому что человек исчерпаем. И он гибнет, когда нет восстановления и пополнения ресурсов. Не работает безответное хапужество, потому что есть предел накоплениям. И человек опять же гибнет, когда только складывает в себя, но жадничает на отдачу.
Это работает в отношениях любого уровня. В родительской истории, в своей личной, в профессиональной, в социальной. Даже с хомячком надо чем-то обмениваться, иначе это будет ущербная эксплуатация.