Танцуйте свою жизнь. Психологические эссе о том, как вернуть себе себя

Я удобно устроилась в кресле и огляделась вокруг. Одна девушка откровенно плакала в телефон, оправдываясь перед кем-то, кто, похоже, воспринял перспективу железнодорожного Нового года как крушение всех совместных надежд на счастье.

Еще одна пара довольно остро покусывала друг друга, перебрасывая вину за выброшенный на помойку праздник, и делала это настолько серьезно и настолько въедливо, словно обнаружение истинного виновника могло поменять ситуацию.

Кто-то обреченно спал. Кто-то, как и я, обложившись приятностями, был готов ко все-таки волшебной ночи.

И были мужчина с женщиной, которые ровно в полночь разломили пополам шоколадку, разлили в пластиковые стаканчики коньяк, обнялись, поцеловались и слушали до утра музыку с одних наушников на двоих, весело шепчась о чем-то хорошем.

Ждать праздник как способ начать новую жизнь или обрести несуществующее – бесполезно. Как рожать в нелюбви, думая, что так она поменяется на любовь.

Ни один, даже самый волшебный и самый грандиозно отмеченный праздник не подарит нам того, к чему мы не готовы, и того, чему не соответствуем. Именно поэтому в праздники нам хорошо лишь с теми, с кем хорошо и без праздников.

* * *

Можно ли уйти от себя? Можно. Означает ли это предать себя? Если ты уходишь от того человека, который уже однажды себя предал, то нет.

«Живу. Помню. Люблю». Так она всегда пишет мне в конце своих то коротких, то длинных сообщений. Не просто так пишет. И не потому, что красиво. Потому что правда. Теперь она действительно живет, действительно помнит и действительно любит.

А когда-то… Когда-то она предавала себя.

В первый раз – когда долго не могла выбраться из кипяточных отношений. Кипяток в них бурлил не на уровне страсти, а на уровне его зависимости и ее созависимости.

Впрочем, это она сейчас знает, а тогда не знала и называла по-другому. Думала, что вот такая любовь.

Что все надо пройти вместе, что она справится, что он изменится, что он бьет ее головой о кухонные серые стены на глазах у дрожащей дочери только потому, что временно ничего не понимает. Что с долгами можно расплатиться, если взять третью работу. Что сиреневые трусы в бардачок ему и вправду подкинули друзья, чтобы постебаться. Что единственное ее наследство – мамины серьги старинного золота с «сырыми» сапфирами – она сама куда-то задевала. Что обмочиться и проблеваться в постели сорокалетнему мужчине – совсем не то, из-за чего разводятся. Что за те редкие мгновения, когда он становится прежним безбашенным Витькой-гитаристом из рок-бара, из-за которого она бросила универ, вдрызг рассорилась с родителями и ушла из дома в семнадцать, ему все можно простить.

Ей все говорили. Но созависимость плевать хотела на все, что ей говорят. Созависимости надо дождаться того момента, когда она сама себе скажет.

Однажды так и случилось. Она вошла в ванную и увидела в зеркале женщину, которую не знала. Потом увидела дочь, сидящую к ней спиной в сморщенной старой водолазке на худой, как у динозаврика, спине. Они ушли тем же вечером.

Потом было еще одно забытье-предательство длиной в несколько лет. За эти годы она пропиталась цинизмом и горькими сигаретами, полностью разуверилась в возможности людей нормально взаимодействовать друг с другом и иногда язвительно переписывалась с мутными полумужчинами, массово засылающими ей в соцсети фото своих плохоньких гениталий.

И было второе пробуждение, когда она вновь увидела себя в зеркале, с густо подведенными потухшими глазами, плохой стрижкой, разучившимся искренне смеяться ртом. Она поняла, что уже давно не брала в руки книг, а висит часами в комментариях у блогеров, раздевающихся до трусов в своей виртуальной жизни. Что у дочери есть жизнь, о которой та ей не рассказывает, – да она и не спрашивает. Что вместо друзей у нее какие-то случайные люди, с которыми она не общается, а ржет над тупыми шутками ниже пояса. Что она снова предала себя и совсем не понимает, куда идет, чего хочет, о чем думает.

Мы говорили с ней потом обо всем этом. Много месяцев говорили. И пришли к главному: человек только сам может понять, предал он себя или нет. И только потом сделать что-то с этим.

Ему могут прямо в уши кричать о предательстве, изо всех сил пытаться помочь, предлагать массу вариантов выхода – он не услышит.

Мы не можем слышать других раньше себя самих. И ни одна помощь не окажется помощью, если мы осознанно не попросили ее сами. Потом – можно. До – нельзя.

Она смотрит на меня ясными васильковыми глазами. В них много солнца. В них много жизни.

Я смотрю и верю, что вот эта женщина и вправду может жить, помнить и любить. Жить полноценно. Помнить о том, куда она никогда больше не вернется. Любить легко и взаимно. Я думаю, что именно для этого мы все и родились.

Не предавайте себя.

* * *

Твоя взрослая дочь – недоступная галактика. Сегодня. А вчера еще – маленький, примкнувший к твоему спокойному материку полуостров.