Читаем Танцующая на ветру полностью

Почему он называет мои поиски «суетой»? А как иначе найти ее? Неужели правда можно стоять у иконы, молиться, и Люба найдется сама собой? Неужели мир наш так невероятно сложен, что мы даже не подозреваем о его сложности? Не знаем, что есть какие-то неизвестные нам законы? Рубим топором то, что нужно включить незаметной кнопкой? Но я с ума сойду, если буду стоять и молиться, вместо того чтобы ходить по городу и искать ее, спрашивать людей, заглядывать во все углы. А как же тогда старинная русская пословица «На бога надейся, а сам не плошай»? Ведь не зря же люди ее придумали. Отцу Андрею я говорить этого не стала, потому что не я его воспитываю, а он меня. По крайней мере, пытается.

Мы ехали по полю. Здесь была заброшенная совхозная ферма, с большими одноэтажными зданиями, потемневшими, с выбитыми окнами. Часть окон была заколочена, и доски, так же как местами само здание, были размашисто разрисованы черным, красным и синим граффити, от этого вид был еще унылее и непригляднее.

– Почему здесь теперь ничего нет? – проговорила я.

– Скоро будем церковь строить, – улыбнулся отец Андрей.

– На ферме? – удивилась я.

– Почему? Рядом, в деревне. Там дальше жилая деревня. Восемьдесят дворов. Из города переезжают, из Москвы даже.

– Я имею в виду, почему такое огромное хозяйство заброшено?

Отец Андрей вздохнул:

– Хозяина нет.

– А раньше был?

– Раньше было все общее, ничье. А теперь нужен хозяин. Мир наш так устроен, Руся, для всего должен быть хозяин. По образу божьему. В мире горнем, в мире дольнем – все так. Нет хозяина – ничего нет.

– Один хозяин – а остальные его холопы, что ли?

– Почему именно холопы? Наемные работники. Не подходит тебе? – Отец Андрей усмехнулся. – Я понял, ты живешь одна, сама себе госпожа, в церковь не ходишь, ничью власть не признаешь. Опасное состояние, Руся.

Я пожала плечами:

– А что мне теперь, хозяина себе искать? Любого, кто захочет мной командовать, за барина считать? Парня, училку?

– Не бунтуй. И не упрощай. Вот, приехали почти, сейчас постараемся встать, чтобы не завалиться в канаву. Здесь снег нападал, не видно – сбоку канава, у дороги.

Отец Андрей аккуратно припарковался, проверил, что до канавы еще пара шагов. Приподнимая полы длинной черной рясы, ногой, обутой в крепкий кожаный ботинок с высокими обшлагами и шнуровкой, напоминающий военную обувь, он ощупывал землю под снегом.

– Пошли, – благожелательно улыбнулся он мне. – Хорошо встали.

Почему-то мне казалось, что мое общество сегодня раздражает его. Просто отец Андрей не позволяет себе раздражаться.

Взяв из машины большую, но на вид легкую сумку, он уверенно пошел прямо… в чистое поле, утаптывая дорожку. Я с сомнением шла за священником. Я поняла, что мы идем по уже кем-то протоптанной дорожке, но сейчас она была завалена снегом. Я не спрашивала, куда мы идем, хотя бес, проснувшийся у меня в голове, веселился и зудел: «Тебя сейчас закопают, тебя закопают, ты же антихрист, антихрист!» – «С чего это я вдруг антихрист?» – спросила я беса, на что у него ответа уже не было, и он спрятался.

Надо будет очень осторожно поговорить с тетей Дилярой об этом странном феномене – о другом человеке, как будто живущем у меня в голове, другой какой-то дурной моей сущности, незаметно заменившей более рациональную, которая всегда давала мне взвешенные и практичные советы. Может быть, это естественное перерождение – из мудрого прагматика в беса?

Хотя что тетя Диляра мне скажет, если я поделюсь с ней такой странной схоластикой? Что это начало сумасшествия? Я читала, что психические заболевания не лечатся. Человек ведь вовсе не всё умеет лечить. Есть совсем не сложные и не таинственные болезни, тоже не поддающиеся лечению. Можно чуть притушить, притупить болезнь, но совсем она не пройдет. Или пройдет тогда, когда закончится ее срок, все это знают.

Отец Андрей обернулся на меня:

– О чем думаешь?

– О бесах, живущих в моей голове. Точнее, об одном бесе.

– Бес? – совершенно серьезно уточнил священник.

– Да, один.

– Молитвой изгоняется. Есть специальные молитвы.

Я удивленно взглянула на священника. Он не смеялся. Значит, люди и до меня озадачивались этим? И еще у кого-то в голове появлялась вторая, совершенно чужая сущность, и ее можно прогнать молитвой?

– Хорошо, я попробую, – кивнула я.

– Есть и церковный обряд изгнания. Да, да, не улыбайся! Не все этим занимаются, правда. В Лавру недавно одна моя прихожанка ездила, в Сергиев Посад.

– Двадцать первый век… – пробормотала я.

– Так у тебя же живет бес?

– Можно и так сказать.

– Смущает? Или подбивает на что-то? – поинтересовался отец Андрей.

– По-разному бывает. Издевается, маразм какой-то говорит. То, что мне самой в голову бы не пришло. Раньше это наоборот умный человек был, а теперь…

– Просто сущность свою наконец показал, – кивнул священник. – Ты пост соблюдаешь?

Я усмехнулась:

– Да. У меня постоянно пост.

Отец Андрей остановился. Я думала, что он сейчас будет читать мне наставления о том, что я несерьезно отношусь к церковным установлениям, а мы, оказывается, пришли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Золотые Небеса [Терентьева]

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Искупление
Искупление

Иэн Макьюэн. — один из авторов «правящего триумвирата» современной британской прозы (наряду с Джулианом Барнсом и Мартином Эмисом), лауреат Букеровской премии за роман «Амстердам».«Искупление». — это поразительная в своей искренности «хроника утраченного времени», которую ведет девочка-подросток, на свой причудливый и по-детски жестокий лад переоценивая и переосмысливая события «взрослой» жизни. Став свидетелем изнасилования, она трактует его по-своему и приводит в действие цепочку роковых событий, которая «аукнется» самым неожиданным образом через много-много лет…В 2007 году вышла одноименная экранизация романа (реж. Джо Райт, в главных ролях Кира Найтли и Джеймс МакЭвой). Фильм был представлен на Венецианском кинофестивале, завоевал две премии «Золотой глобус» и одну из семи номинаций на «Оскар».

Иэн Макьюэн

Современная русская и зарубежная проза