Танцующая на ветру

Я села в углу на свободное место. Ко мне подошла огромная буфетчица, которая демонстративно раскрыла блокнотик и молча подняла нарисованные брови – две толстые, ровные темно-синие дуги.

– Можно чаю? – попросила я. – С сахаром. Две чашки.

Она пожала плечами, скривила большие красные губы и отошла. Из чего я сделала вывод, что можно, только это ей неинтересно. Ну что ж поделать, мне надо экономить деньги, неизвестно, что ждет меня в Москве.

Хорошо, что у меня еще были волшебные булочки дяди Самвела, как я окрестила его про себя. Волшебные, потому что я ими питаюсь уже который день, а они все не кончаются. И еще волшебные, потому что я верю в удивительную силу человеческого отношения. Если ты добьешься чего-то силой, ложью, все равно ничего хорошего от этого не будет. Что-то случится потом – или с тобой, или с твоими близкими. Что-то, с чем связь будет сложно проследить. Но она обязательно будет.

А как же тогда воры и бандиты, которые живут себе припеваючи в огромных дворцах и особняках с прислугой по всей России, которые ограбили сотни тысяч людей и продолжают грабить? Просто возмездие не приходит сразу и не приходит именно к тому человеку, который больше всех виноват.

Вот цари плевали на народ, плевали, поколение за поколением жило в России в ужасающих условиях, бесправно, как бездомные собаки. Крестьянина можно было запороть до смерти, над девушкой можно было надругаться, ее жениха – отправить на двадцать пять лет в армию, крестьянскую семью можно было распродать по одному – всех в разные деревни. Женщины в сорок лет от непосильного труда становились старухами, крестьян никто не лечил, они были темные, забитые, бесправные. Дети мерли и мерли, зря только женщины их рожали без счету, работая в поле до самых родов… Все это цари знали и… не знали, знать не хотели.

А убили в результате того царя, который наконец освободил крестьян и дал им свободу и хоть немного своей земли, убили Александра II, потому что уже не разбирались, кто хороший, кто плохой. Потому что русский мужик долго запрягает, а потом его не остановишь…

Вообще, не изучая историю, не поймешь, что происходит сегодня. Например, моя соседка Лена, которая думает, что мертвые живут на Луне, слыша слова «капитализм» и «социализм», начинает хохотать. Рифмовать со словом «клизма» и называть меня занудой, обещать, что Виктор Сергеевич меня бросит, потому что от начитанной женщины пахнет пылью.

Буфетчица занималась с водителями – носила им суп, что-то забирала, смеялась, выходила курить. Но чай мне не несла. Тогда я встала сама и подошла к ее стойке, надеясь, что она так быстрее обратит на меня внимание, хотя бы побежит к кассе, боясь, как бы там что не пропало. Я зачем-то обернулась и увидела женщину и молодого человека, которые сидели в противоположном углу от моего столика и сейчас оба молча смотрели на меня. Наверно, я почувствовала их взгляды. Вообще-то мне было очень неловко в этом кафе, и я никого особенно не рассматривала.

Я смотрела на них, а они – на меня. Этого быть не могло. Но за столиком сидела Анна Михайловна, мой бывший шеф. И ее сын, Андрей. С ним она приезжала в тот единственный раз, хотела показать ему, как плохо в детском доме и как хорошо тем детям, которые живут с родителями. Андрей, в которого я влюбилась в секунду. Андрей, которого очень долго вспоминала и с которым невольно сравнивала Пашу и Виктора Сергеевича.

– Ну! – крикнула мне буфетчица. – Чё хотела?

– Чаю… – пробормотала я. – Две чашки… с сахаром.

– Так я бегать не могу! У меня две ноги, а не пропеллер! – ответила мне буфетчица и подмигнула грузному рыжему водителю, который сидел рядом, выставив в проход большие светлые ботинки.– Вон, немцы сидят, надо же сначала иностранцев обслужить или как? Люди они или не люди? – Она разговаривала воинственно, синие брови ее гуляли по всему лицу, большой красный рот растягивался и сжимался, жирная помада текла в морщинки у рта – и вниз, и вбок, и вверх, толстый нос был напудрен так сильно, что казался ненастоящим…

– Смотря какие немцы… – ответила я, встряхнула головой, отвернулась от нее и потрогала лоб.

Кажется, у меня опять температура. Зря я даже выбралась так рано… Но я же не могла не пойти на поиски Любы! Ничего, в войну и не такое люди переживали. Главное, не жалеть себя, когда все равно ничего исправить нельзя. Пожалею потом, когда найду Любу, отвезу ее в детский дом, а сама приду и лягу, закроюсь одеялом…

Я остановила себя. Когда я доберусь до Москвы, я зайду в аптеку, выпью таблетку аспирина и мне сразу станет лучше. Тетёрка все болезни советует лечить аспирином. «Вся беда от густой крови! – повторяет она. – Мозги закипают от густой крови! Язва начинается, сознание можно потерять… Р-раз, закупорится где-нибудь у тебя сосуд и – все! Заказывай венки!»

Буфетчица, перемигиваясь с рыжим водителем, который на самом деле оказался немцем, перегоняющим, наверно, фуру из Германии – одну из тех огромных машин, которые я видела у кафе, пододвинула мне две чашки чая и еще положила на блюдце кусок хлеба. Я вопросительно взглянула на нее.