Танцующая пустоту

Свет был мягче и в то же время сильнее электрического. Нет, таких цветов не было в метро, светлых, размытых! Свет подхватил её, там, за окном, лилось небо, она узнала его, хоть никогда не видела, только о нём слышала. Лучи сталкивались и разбегались, солнце вспороло тучи, мгновение – и оно прыснуло, Люся зажмурилась от боли, но сквозь боль она ощущала полёт, полёт и нежнейшую сладость… «Даже если умереть, даже если умереть!» – думала она в восхищении странные, человеческие мысли. Лучи били в окна домов, и они вспыхивали, одно за другим. И зелёный дым, «деревья» – послышалось ей, и маленькие короткие поезда, и вдруг – серые трубы. Люся постигала мир быстрее, чем постиг бы его человек. Она выхватывала из пространства звуки, образы и слова, чьи-то мысли проносились мимо, задевали Люсю, мыслей так много, что Люся захлёбывалась, не успевала ловить. У каждой вещи было название, люди ничего не оставили неназванным, страсть у них такая – называть! Маленьких поездов без рельсов было так много, что Люся рассмеялась. Это «машины» и «троллейбусы» – Люся старалась запомнить. Лучи озарили рыжие волосы пассажирки напротив, и они стали драгоценными. Солнечный свет относился к каждому по-своему: кого гладил мерцанием, а на кого кидался блеском и вспыхивал. На солнце лица людей изменились, и, видимо, они об этом не знали, но расслабились и приготовились улыбаться. Люся увидела свои руки – в свете солнца они казались ещё тоньше и прозрачней; голые ноги – белые, ослепительно белоснежные, схваченные серым, землянистым подолом. Мир сиял, переливался, наполняя странной теплотой, по телу Люси пробегали мелкие, зудящие мурашки, её трясло от солнечных волн, накатывающих из блестящих окон. Люся не различала строящееся здание, реку, людей. Всё для неё слилось в солнечный ураган, сладкий до одурения. «Хватит, хватит», – думала она, теряя сознание… Поезд погружался…

Люся вздрогнула: она услышала, как Юрин голос сорвался на шипение, как голос харма…

– Психопатка. Не приходи больше ко мне.

Они подъезжали к станции. Народу было много; одни торопились, понимая, что все не войдут, другие, беззаботные, мудро отходили в сторонку. Люся, как обычно, спряталась под пультом.

Юра сохранял хладнокровие, но когда они отъехали, попросил Люсю уйти.

– Это – моя работа. Никто не должен мешать мне тут! Уходи. Просто уходи. Тебе лишь бы играть. Ты призрак. Ты понарошку.

Как ей хотелось рассказать ему…

Люся никогда не была так одинока прежде. Теперь она не знала, что было причиной её жуткой, неизбывной тоски: отравление сладким солнечным светом или ссора с Юрой. Люся впервые пожалела, что бессмертна, и, если харм не убьёт её в бою, она не постареет и никогда не кончится… А что, если и её тоска вечна, как она сама?

Глава седьмая Отвержена и обречена

Жар, тяжёлый, тяжкий, человечий, наполнял Люсю, мучил, замедлял её бег. С тех пор как Люся увидела солнце, она перестала ощущать волнительное чувство свободы, радоваться полёту и существованию. Люся жаждала чего-то, и сама не знала – чего. Всё так же свистел ветер, кружили и трещали ауэллы, пассажиры улыбались смартфонам, и где-то весёлый Рэд разгуливал по платформе. Люсе было не до них; она мучилась от жары и от жажды. Люся устремлялась в заброшенную часть Подземки и неслась по узким проходам до тех пор, пока свист ветра не становился невыносимо звенящим. Танцевала Пустоту, чтоб забыться и исчезнуть хоть на время, однако каждый раз пробуждалась и понимала: от себя не убежать… Перед глазами плавали рваные красные кольца, дробились контуры человеческих лиц, электрический свет на станциях раздражал, казался жёстким и неправильным, куда ему до нежности солнца! Солнечный луч, как стрела, попал внутрь и прорастал – в Люсином животе поселилось маленькое солнце. Его не заглушить, оно шевелится, жжёт, оно растёт! «Наверное, так чувствует беременная, когда внутри начинает расти. Внутри так горячо, что даже стоять тяжело. Потому-то, наверно, беременным и уступают места», – подумала Люся и прислонилась к холодному мрамору, как хорошо, что станции обиты спасительным мрамором!

– Прошу тебя, – обратилась она к камню. – Тебя люди достали из самой глубины! Охлади…

Мрамор откликнулся на просьбу Люси ледяным прикосновением. Холодный, как рассудок усталого кабинетного учёного, мрамор был на её стороне.

В поисках прохлады Люся кинулась в переулок хармов. Будто хотела умереть. Переулок хармов охладит, нет под землёй места холоднее и опаснее.

Хармы будто только Люсю и ждали. Шипение и шелест обволакивали со всех сторон, сама тьма шипела на Люсю, и неизвестно, откуда ждать нападения.

– Печать солнца! На ней печать солнца!

Сколько их было? Пять, десять? Их много, слишком много… Ноги подкашивались, Люсе казалось, она ослабла от солнечного света.

– Глядите! Обречена… Её прогонят свои. Наконец-то она обречена!