– Нет, пожалуйста, – простонала она под звуки рычащей стали. – Нет.
– Именно так и поступают бессмертные, – выдохнул Йоритомо. – Забирают себе все простым взмахом руки. Крыло. Лицо. Весь мир.
Он смотрел на лезвие катаны, пронизанное светом, танцующим по краю лезвия.
– Я богоподобен.
Буруу закрыл глаза и опустил голову, когда Йоритомо подошел к другому крылу, и катана снова рухнула вниз с силой молота, падающего на наковальню. Ни единой капли крови, ни даже смутного ощущения боли, когда ударом ему срезало перья. И все же ему казалось, будто этот меч вырезал у него из груди сердце. Перья кружились в воздухе, словно мокрый снег, с шорохом медленно опускаясь на землю. Он почувствовал штормовой ветер на лице, почувствовал, как обрушивается на него дождь, когда он летит среди облаков, услышал эхо грома, раскатом несущегося из его крыльев. Это было совсем рядом. Так близко, что он мог попробовать.
А сейчас это все – далеко.
– Теперь видишь, – прошипел Йоритомо. – У тебя есть только то, что я позволю тебе иметь. Ты есть только то, кем я позволю тебе быть. И если тебе хочется чего-то очень сильно – только я могу дать тебе это и заберу назад, когда мне захочется. Подумай об этом. Времени теперь у тебя достаточно, начиная с этого момента и до тех пор, пока не отрастут перья. И помни, что каждый час этого времени – это час, который я даровал тебе. Я – Йоритомо, Избранник Хатимана, Император Мира. Брось мне вызов, и я заберу у тебя все, чем ты владеешь. Ты меня понимаешь? Всё. – Он по-тигриному усмехнулся. – Но сначала я это
Он подошел к морде арашиторы, ткнул ему клинком под подбородок и заставил взглянуть на себя. Янтарь в его глазах светился холодной яростью, свернутой, как пружина, сдерживаемой волей, такой же сильной, как сама буря.
– А теперь окажи Йоритомо уважение, которого он заслуживает, – прошипел он. – Преклони колени.
Сёгун отступил назад, вложил катану в ножны и протянул вперед руки. Без защиты. Без оружия. Чтобы покончить с ним, понадобится всего лишь одно движение. Все вокруг затаили дыхание, и только у шеи Юкико скрежетала чейн-катана. И, когда она взглянула на него, почти слепая от слез, Буруу склонил голову, подобрал когти и прижался лбом к камню у ног Йоритомо.
– Нет, – мысленно закричала она ему горьким криком, будто ее внутренности резали стеклом. Он мысленно утешил ее, коснулся ее мыслей, обнял крепко, окутав безопасностью и теплом.
Он закрыл глаза и сложил крылья, теперь совсем легкие – намного легче, чем целую жизнь назад. Ее рыдания – единственный звук, что эхом разносился по камню, холодному, пустому. Его искромсанные перья валялись на полу, а рядом с ними – истекало кровью ее разорванное сердце.
30. Ничем не занятые руки
Они ушли, оставив ее лежать на окровавленном камне.
Пнули по ребрам, плюнули и ушли. Тяжелые шаги, прозвенели металлом по каменному полу, отозвались гулом в голове и эхом отскочили от закрытых глаз. Она не смела взглянуть на него, на то, что они с ним сделали. Все из-за нее. Они использовали ее как козырь, как пешку, которую угрожали уничтожить, заставив короля встать на ее защиту. Они использовали ее. Точно так же они использовали ее против отца все эти годы. Она – камень на шее тех, кого любит.
В глубине души она слышала его голос, слышала, как он успокаивает ее, обещает, что все будет хорошо. Но она закрылась, захлопнула дверь и свернулась калачиком в темном уголке у себя в голове. Она не заслуживала его заботы. Она не заслуживала его дружбы. Она подвела его, подвела себя, думая, что хватит простой ловкости рук и удачи, чтобы дойти до конца.
Больше не приглядывает.
Она прижалась щекой к полу, и мелкие камешки врезались ей в лицо. Ей показалось, что прошло очень много времени, когда она вдруг почувствовала, как ее подхватили чьи-то сильные руки. Холодная металлическая кожа, жужжание и шипение о-ёрой, запах свежего пота и чи. Она не стала открывать глаза, лицо было занавешено волосами, как черным пологом, за которым можно спрятаться. Как в детстве, когда закрываешь глаза и думаешь, что, если ты не видишь ничего вокруг, то и мир не видит тебя. Кончики пальцев онемели, на дне желудка холодной змеей свернулась тошнота. Снаружи, за закрытой дверью она едва слышала голос Буруу, растворяющийся в темноте.