Танцующая танец цветущей черешни

Мы замечаем, что он изменился. Но не хотим замечать изменений в себе. Мы не видим, что та жизнерадостная молоденькая девушка, восхищенно глядящая на своего возлюбленного, поддерживающая его в его стремлениях и начинаниях, куда-то исчезла. Вместо нее теперь постоянно чем-то недовольная, все критикующая, пытающаяся всех переделать, усовершенствовать все вокруг и его самого, расплывшаяся тетка. И она уже не радуется его возвращению с работы домой. И уже не ждет с замиранием сердца ночи, когда никто и ничто не будет отвлекать их друг от друга. Они просто вместе ложатся спать.

Его телефонные звонки уже не приносят ей радость. По телефону она дает ему поручения, задания, озвучивает проблемы. Они давно уже не пишут друг другу письма, не говорят слова любви…

Может им уже это не нужно?

Может он ей уже не нужен, и не нужна его любовь?

Может она стала слишком самостоятельной, самоуверенной, сильной?

Тогда почему она иногда плачет в подушку от одиночества и со слезами умиления смотрит любовные сериалы?

Поезд замедлил ход и подкатил к перрону. Какая-то большая станция. Официантка на ходу, словно по секрету шепнула ей: стоим полчаса, можно выходить из вагонов, только не опоздайте к отправлению.

Амелия закрыла дневник, положила его в сумочку и не спеша пошла к выходу. Воздух, наполненный смесью запахов, обрушился на нее. Серое небо хмурилось, облака неслись по небу словно темно-серые, местами почти черные огромные крылья гигантских птиц. Парило. Все готовилось к тому, чтобы обрушить дождь на эту изнывающую от жажды землю. Деревья замерли в неподвижном ожидании этого небесного купания, птицы низко летали, словно высматривая себе убежище перед вселенским потопом. Все было почти так же, как в то мокрое лето в дельте реки Ориноко. Или только казалось таким…

Тогда небо напрягалось темно серыми тучами, тяжелыми как свинец. И все предвещало дождь. Мы еще не видели дождь в тропиках, мы просто готовили свои каноэ. Кто-то сказал, что надо надеть непромокаемые дождевики, кто-то сказал, что под этим дождем это бесполезно. Кто-то смеялся, набивая доверху свой рюкзак соцветиями дикорастущей травы, и говорил: «Нам не будет скучно, даже если с неба пойдет каменный град».

Мы сели в каноэ, разделившись на четыре группы, и поплыли навстречу душному испарению реки Ориноко. Может мы надеялись уплыть от дождя…?

В какой-то момент грянул гром. Такой мощности, что все каноэ на секунду остановились, а по реке прошла рябь. Все словно замерло, прекратив свое движение вперед. Потом все опять очнулось вместе с рекой, со всем лесом, с каноэ и плавание продолжилось. Но в нас, как в огромный барабан, уже бил гигантский дождь.

Мы никогда не видели такого дождя. Никто не успел ни одеться, ни закрыться. Просто все открыли глаза, подняли лицо к небу и орали: «А-а-а… Дождь!»

Над рекой Ориноко слышался приглушенный звук наших голосов, утопающих в крупных струях дождя. Небо клубилось черно серым дымом облаков. Грохотал гром. Шел совершенно безбожный дождь, который смывал и размывал все существующие понятия о дожде и о сухости, и об ожидании возможной грозы. Это была гроза на реке Ориноко…

Одна огромная молния ударила в большое дерево, которое было где-то в километре от наших каноэ, и оно начало гореть. Через 15 минут дерева уже не было, оно сгорело. И теперь на пустыре, на возвышенности догорали останки огромной старой секвойи. Они были похожи на кусок гигантского фаллоса, торчащего и дымящегося в небо.

Руководитель экспедиции крикнул: «Мы прошли крещение рекой Ориноко. Давайте закричим, мать Ориноко прими нас в свое лоно, как своих возлюбленных детей!» И вся экспедиция завопила: «Мать Ориноко, прими нас…»

Только потом они поняли, что это была аффирмация победы. Они хотели победить эту реку, с которой не совладал даже небесный огонь. И они смогли стать ее победителями, лишь после того, как перестав бороться с ней, приняли ее…