Танцующая танец цветущей черешни

Она действительно была учительницей. Узнав, что Амелия работает психологом, она решила, что ей наконец-то представился удобный случай разобраться в своих вопросах и непониманиях. Вагонное знакомство ни к чему ее не обязывало и в то же время давало возможность попытаться понять то, что уже давно не давало ей покоя.

Она начала издалека. С какой-то отвлеченной истории про школу, про сложности профессии учителя, про трудности в воспитании современных детей…

Амелия вдруг почувствовала какое-то легкое раздражение. Почему, не спрашивая ее согласия, ей пытаются навязать участие в решении какой-то проблемы. Она едет отдыхать, решать свои вопросы, залечивать свою боль. С какой стати эта женщина лезет к ней со своими откровениями?

Пытаясь справиться со своим внутренним раздражением, Амелия сидела с, как ей казалось, ничего не выражающим лицом и делала вид, что слушает. Не вникая в смысл, не вслушиваясь в слова, она смотрела на лицо учительницы. Казалось, что она чего-то ждет. И она действительно ждала. Ждала появления каких-то только ей известных признаков, сигнализирующих о том, что сейчас будет озвучена сама проблема, то, что действительно волнует человека. Ее профессиональное внимание всегда включалось только в эти моменты. И вот, он настал…

Это было так давно. Я только окончила институт и начала работать в школе учительницей. Почему-то меня сразу поставили в восьмой класс. Их бывшая учительница ушла в декретный отпуск…

Да, математику здесь никто не хотел учить, язык и литературу тоже. Ученики были заброшены, а один безобразный двоечник Лёня и вовсе доводил меня до белого каления. Я не выдержала и через неделю вызвала его маму в школу.

Его мама пришла, посмотрела на меня и сказала: «Ой, какая красивая деточка теперь у нас учительница. Ой, какая Алёнушка прекрасная. Какая же вы умница да красавица».

Она пыталась красочно передать все то, что происходило тогда. С жестами, мимикой с какими-то комментариями своих мыслей и ощущений.

— Слова Лёниной мамы начали меня раздражать. Хотелось резко и жестко остановить этот непонятный поток, но я не успела. Лёнина мама крепко взяла меня за руки своими тёплыми руками и сказала: «Наш Лёнечка, он такой талантливый, он такой умница, у него так все получается. Вчера он побил соседского мальчика. И этот синяк возле глазика был такого цвета, красивый, синий как синее небо».

Я подумала, что за чушь. Как это так мальчик побил другого мальчика, набил ему синяк на глазу и при этом синий глаз, по словам его мамы, был настолько прекрасный, что отливал синевой неба.

Но мама Лёни не останавливалась. Она радостно сообщила, что потом был небольшой скандал между родителями, но всё обошлось. Мальчики помирились и опять кушали вместе. А синяк был такого небесного цвета, что специально не закажешь. Вот у нас Лёнечка всегда так, всё делает совершенно прекрасно. Почему его никто не понимает…

Она передавала слова Лёниной мамы, свои слова и свои мысли. Я молча слушала ее, параллельно понимая, что та женщина вела себя как древняя мудрая еврейская мать. Она давала своему сыну уверенность в своей любви. В своей безусловной любви. В том, чего так не хватает нам, нашим детям, да и нашим родителям тоже.

Своими ежедневными действиями она учила своего сына любить. Любить не в обмен на оценки и не за хорошее поведение. Любить искренне, просто потому что он есть в этом мире.

Она не ругает своего сына. Она говорит, что все, что он делает совершенно, великолепно, прекрасно, для того, чтобы у него была уверенность в себе, в своих силах, в своих возможностях и талантах. Она день за днем вкладывает в него мысль, что он хороший, способный, умный. А материнские слова ложатся детям в подсознание, воспринимаются как истина, остаются убеждениями на всю жизнь. Так устроен наш мозг.