Танцующие фаворитки

Слава Кшесинской в России кончилась с приходом Февральской революции. 27 февраля 1917 года она, опасаясь ярости необузданной толпы, бежала вместе с сыном из своего особняка и скрывалась на разных квартирах у родных и знакомых. Дом был полностью разграблен, и в нем разместился Петроградский комитет большевиков. По сообщениям газет, одного только серебра из него вывезли 16 пудов, реквизировали оба автомобиля. Как-то, проезжая мимо своего дома, бывшая хозяйка увидела видного большевистского деятеля Александру Коллонтай, гулявшую в саду в ее горностаевом пальто.

Вскоре после отречения императора из Ставки вернулся освобожденный от всех должностей великий князь Сергей Михайлович и сделал Матильде Феликсовне предложение руки и сердца. Она не сочла возможным принять его, ибо «того чувства, которое я испытывала к князю Андрею, я к нему никогда не питала». Однако революция сделала возможным бракосочетание князя императорской крови Гавриила Константиновича с Ниной Нестеровской, после которого он покинул отчий Мраморный дворец и поселился в квартире жены.

Дальнейшее известно: Кшесинская уехала в Кисловодск, где находился на лечении великий князь Андрей Владимирович. Там она узнала о большевистском перевороте и конфискации всех своих банковских вкладов и драгоценностей. Вскоре к беженцам присоединились мать Андрея, великая княгиня Мария Павловна, и его брат Борис Владимирович со своей любовницей Зинаидой Рашевской. Княгиня не переносила ни Матильду Феликсовну, ни Зинаиду Сергеевну и потребовала, чтобы оба сына проживали вместе с ней, а не с этими дамами. Последовала долгая эпопея скитаний по югу России, закончившаяся в марте 1920 года отплытием из Новороссийска на итальянском судне «Семирамида». В конце марта путешественники прибыли на виллу Кшесинской в Кап-д’Ай. Матильда тут же заложила особняк, ибо у нее в кармане не было ни гроша. В Ницце обосновались князь Борис Владимирович с Зинаидой Сергеевной, они обвенчались в 1919 году в Генуе. Неподалеку, в Больё-сюр-Мер поселились Гавриил Константинович с Ниной. Их побег из России происходил в не менее сложных условиях.

Обвенчавшись, они не стали покидать Петроград. Однако вскоре вышел большевистский декрет, что все Романовы должны явиться в Чрезвычайную комиссию для получения инструкций по поводу их высылки из Петрограда. Чахоточный Гавриил Константинович как на грех свалился с инфлюэнцей. Спасением своей жизни он был обязан исключительно жене. Его миниатюрная Нина проявила поистине выдающееся мужество и энергию, направленные на вызволение мужа из лап новой власти. Она дошла до председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого и сумела убедить его в том, что больного князя не следует высылать из Петербурга. Несмотря на полученное разрешение, в квартире регулярно проводили обыски, и, в конце концов, Гавриил Константинович был арестован. Нина бросилась добиваться его освобождения. Как сама она писала впоследствии, «за месяц пребывания мужа в тюрьме я потеряла полтора пуда… но энергия во мне развилась чудовищная». Она металась по присутственным местам, наполненным грязными, провонявшими вооруженными солдатьем и матросней, старалась не обращать внимания на их презрительные осуждающие взгляды при виде ее каракулевого сака[49], модной вышитой шляпки в форме каски, коротко стриженых волос (в ту пору подобная женская стрижка перестала быть приметой суровых нигилисток, а стала характерным признаком дамы, следующей последней моде), изящной сумочки из тончайшей кожи. Муфту из горностая она давно по совету многоопытной горничной оставила дома, дабы не возбуждать зависть плохо одетых женщин, продрогших в бесконечных очередях, и ее руки в лайковых перчатках постоянно мерзли. Отношение окружающих становилось еще хуже, когда в присутственных местах узнавали, кто она такая. Ей казалось, что она спиной чувствует ненависть этих людей, которые, не таясь, бросали ей в лицо:

– Романовы? Будя, кончилась ваша власть.

Она добралась до гражданской жены писателя А.М. Горького, актрисы М.Ф. Андреевой, также обладавшей некоторым влиянием среди большевиков. Горький написал короткое, но весьма мудрое письмо Ленину, что принесение в жертву великого князя создаст лишь еще одного мученика в глазах контрреволюции, к тому же держать в заключении больного человека совершенно нет смысла. Ленин, похоже, разумно вник в корень дела, но, пока длилась эта переписка, Леонид Каннегисер – то ли из личной мести за друга, то ли следуя традициям партии эсеров, членом которой состоял, – застрелил Урицкого. В ответ большевики развязали красный террор, и дело с освобождением князя Гавриила застопорилось.