Танцующий ястреб

Потом они долго бродили по твоему родному двору, заглядывали в щели между досками, которыми были забиты окна; но более любопытные и дотошные, чем ты, они, поскольку внутренность хаты плохо была видна сквозь щели в досках, — с силой нажали на дверь, которая поддалась под напором их молодых, крепких рук, и вошли в горницу, и в затхлой тишине пустой хаты услышали шорох разбегающихся насекомых; в горнице по-прежнему валялась скамейка, закопченный горшок, скелет котенка, прижавшемся к горшку.

Сташек заглянул за массивную печь и обнаружил там изъеденную тараканами твою старую тетрадь, ту первую тетрадь, которую ты купил себе, когда, поддавшись уговорам деревенского учителя, стал посещать тайные занятия. На печи он нашел также тряпичную куклу одной из своих теток, которые поумирали в детстве; он взял себе на память и куклу и тетрадь.

Потом твои сыновья забрались на чердак, где обнаружили истлевшие, скомканные тряпки, луковую шелуху, плетенки от чеснока, прелую мякину, а в сухом углу, над которым еще не протекла крыша, какие-то чурбачки.

В этом углу твои сыновья нашли в мякине каким-то чудом сохранившуюся тележку, любимую игрушку деревенской детворы, которую ты сделал собственными руками; такую же, как та, которую смастерил Сташек для своего единокровного брата и которая по приказу твоей жены Веславы была разбита о бетон в ту минуту, когда умирающий город мещан начал брать тебя в оборот и ты уже вступал в полосу невезения.

Юрек обрадовался находке и решил взять ее на память; он извлек тележку из мякины, отнес вниз и поставил на ровном месте, потом ухватился за дышло и побежал по гладкой земле, и покривившиеся и неуклюжие колесики завертелись, и возле пустой хаты послышалось их задорное тарахтенье.

1964

Перевод А. Мельникова.

ИЩУ ДОМ

I

Я ищу тихий дом, потому что устал и по горло сыт большим городом. Лучше всего поселиться в деревне, в небольшом, но добротном доме с небольшими окнами и садом вокруг.

Сад хорошо бы огородить проволочной сеткой, чтоб животных можно было держать, — здесь, в большом городе, мне очень не хватает их — одну или двух собак, несколько кошек; они привыкнут друг к другу и будут жить в мире и согласии; а можно козу завести, овцу или косулю.

В свободное от работы время я наблюдал бы животных, каждый раз открывая в них что-то новое, а это отличный отдых для человека, которому перевалило за пятьдесят; для такого, как я, — лысого и не очень уже здорового человека — начинающего ревматика. Впрочем, настолько я еще здоров, чтобы радоваться своему дому, саду, животным, тишине, ну и, конечно, работе. У себя на службе, в музее, я уже договорился, что смогу навсегда уехать из большого города, а этнографические изыскания продолжить в деревне. Такого рода работу даже лучше вести в деревне. В министерстве тоже не возражают, даже деньжат обещали подкинуть. Кое-что я прикопил, да плюс деньги из министерства, и вполне можно купить дом в деревне, тихий, небольшой и с садом.

Чем скорей я это сделаю, тем лучше, уж очень плохо на меня действует город с его грохотом, звоном, криками; просто невмоготу стало это скопище домов, людей, автомашин и всего прочего. Опротивел мне город, который с трудом смывает с себя грязь, чтобы сохранить внешний лоск, которому едва хватает сил скрыть под землей бездонную свою клоаку.

Все же ловко я придумал с этим домом. Всех своих знакомых сверстников перехитрил. Сам на склоне лет поселюсь в саду среди добрых деревьев и животных, среди трудолюбивых людей, а они пусть остаются в большом городе. Пусть себе бреются на здоровье каждое утро, смывают водяной струей грязную мыльную пену, повязывают по-модному галстук и говорят «доброе утро», а меня разбудит утром верный пес, положив на одеяло мягкую лапу.

Когда они будут изнемогать на солнце и палящий зной, обрушившись с неба, припрет их к стенке, я буду стоять где-нибудь в холодке, прислушиваясь к шороху в подлеске и прерывистому дыханию моего верного пса.

У них перед глазами будет грязный снег городской зимы, а у меня — чистый, отливающий синевой снег зимы деревенской.

А когда по заведенному порядку они будут то кланяться, то вытягиваться в струнку, я спокойно, без принуждения, наклонюсь к собаке, козе, овце или кошке, чтоб придвинуть им еду; и, склонясь к животным, как бы высмею все поклоны, к которым вынуждает людей зависимость друг от друга, многоступенчатая угодливость и лесть. Я буду угождать собаке, кошке, козлу и барану, гусю и курице, чтобы очиститься от многолетней корыстной угодливости перед начальниками разных мастей, буду угодливо улыбаться коту, козлу и поросенку и даже постараюсь быть верным псом моего пса, чтобы спасти свое достоинство, которое я не раз терял, угодливо улыбаясь разного рода влиятельным особам. Животные, деревья и простые невлиятельные люди с суровыми, загрубевшими от полевых работ лицами очистят меня от городских грехов и подготовят к спокойной старости.